— Вы не беспокойтесь, мамаша, сделаю дело и тихо уйду.
— Какая я тебе мамаша? — возмутилась служанка. — Вас только пусти в огород.
— Нет, дорогая. Работа у нас высокооплачиваемая. Терять ее никто не хочет. Мы на барахлишко не падкие.
— Работай, а не болтай. Я тебя здесь ждать не буду. У меня своих дел хватает.
И Глеб работал. Даже вентиль сменил. У служанки что-то варилось на кухне. Судя по запаху — борщ. Он выбрал подходящий момент, взял свои сапоги у порога и, войдя в спальню Риты, спрятался за шторами. Служанка его не нашла, но бранилась громко, и все претензии выливались на хозяйку, прикованную к креслу. Разговаривала с ней грубо, будто она в доме главная. В шесть вечера входная дверь хлопнула и наступила тишина. У Глеба затекли ноги. Он больше полутора часов стоял неподвижно за шторами. Теперь рискнул высунуть свой нос. На улице давно стемнело, в комнатах соответственно. Дверь открыта, но в коридоре тоже свет не горел. Можно обо что-то споткнуться. Но у него была фотографическая память. Умение передвигаться в темноте, не спотыкаясь и беззвучно, стало частью его профессии. Он осторожно вышел в коридор. Переместился к комнате хозяйки, где горел свет. Женщина сидела в своей коляске и вязала. У таких людей очень обострен слух. Горничная ушла. Но это не значит, что она может вернуться. Глеб прошел в комнату девушки, закрыл за собой дверь и включил люстру. Не очень хорошая идея. Двери здесь добротные, и он мог не услышать, как кто-то придет. Рита должна вернуться в семь. Именно в это время ее приход фиксировался в течение недели. Через час или полтора она вновь уходила. Далее терялась в толпе метро. Никому не удалось проследить ее до конца. Вероятно, ее обучали приемам ухода от слежки.
Начинать надо с элементарного. С семейного фотоальбома. Он нашел его быстро, пролистал, хорошо запомнил все снимки, три фотографии убрал в карман. Потом осмотрел книжные полки. Служанки слишком ленивы, чтобы смахивать с них пыль. У них на кухне дел хватает. Однако все книги выглядели чистыми. Глеб пошел другим путем. Нужно выбирать книги, которые никому не нужны. Многие издания были на английском, французском и арабском языках. Здесь жила не Рита. Он это понял из фотоальбома. Хозяйкой комнаты была полная противоположность той женщины, которую он знал. Древняя философия, языкознание, редкое издание Фрейда в восьми томах. А вот история КПСС тут ни к чему. Он достал книгу, и из нее высыпались деньги и одна фотография. На ней был изображен кошмарный выродок. Стопроцентный рецидивист. На обратной стороне надпись: «Любимой кукле Снежане от Тихони». Снимочек пришлось забрать, а деньги положить на место. И еще одна книжка привлекла его внимание. «Диктатура пролетариата». Под обложкой скрывался дневник Снежаны Дергачевой. В нем он мог найти ответы на все вопросы. Но такую вещь брать нельзя. Не пришло время. Страницы исписаны мелким красивым почерком, похожим скорее на прописи девицы Смольного института благородных девиц дореволюционного Санкт-Петербурга, а не современной девушки. Он поставил книгу на место. Придет время, он и до нее доберется. В памяти мелькнули ключи, висящие на гвоздике перед входной дверью. Он вспомнил замки квартиры. Нижний не имел вертушки с внутренней стороны. Он тихо вышел в коридор и пробрался к входной двери. Ключи на гвоздике еще висели. У служанки есть свои ключи. Он глянул на замок. Скважина. Хозяйку запирают. Эти ключи висят для нее, чтобы она могла открыть нижний замок. А как бы он вышел, не будь здесь ключей? Глеб осторожно снял их и положил в карман. Придется сделать дубликат, а оригинал повесить на место.
…На секунду Глеб замер. В скважину вставили ключ с наружной стороны. Он тут же вернулся в комнату, погасил свет и спрятался за штору. Входная дверь открылась, как только он закрылся в спальне. Мог и не успеть. Из коридора послышался слабый женский голос. Слов он не разобрал, но говорила молодая женщина, а не служанка. Глеб ждал. И, наконец, девушка вошла в комнату и включила свет. Он осторожно отодвинул плотную ткань шторы и увидел ее. Никаких сомнений. Перед зеркалом стояла Рита. Она начала быстро раздеваться. Сброшенные вещи кидала в шкаф и доставала другие. Стоя голой перед зеркалом трюмо, она расчесала длинные светлые волосы, густые и пышные, а потом стянула их на затылке и заколола. Он не заметил, откуда в ее руках появился черный парик, все внимание было приковано к плечу. Татуировка на месте. Она надела парик и начала накладывать макияж. Лицо становилось ярче, но вульгарней. Слишком резкий контраст. Черные волосы, голубые глаза, ярко-красные губы. Из обаятельной нежной красавицы Рита превращалась в шлюху. И делала она это умышленно. Потом в ход пошла униформа. Утянутый корсет, черные чулки, и… стоп! Когда она начала натягивать чулок на правую ногу, он увидел кошмарный глубокий шрам от бедра и почти до колена. Он не мог быть свежим. У Глеба пробежали мурашки по коже. Он встретил Марго три месяца назад. У нее не было шрамов. Получить травму позже она не могла. Такой шрам не заживет так быстро. Значит, перед ним Снежана.
Девушка надела черное платье с большим вырезом и шпильки. Поправив прическу, она взяла сумочку, погасила свет и вышла из комнаты.
Он опять услышал ее голос. Взяв свои сапоги, он подошел к двери и приоткрыл ее. Теперь он мог разбирать слова.
— Сегодня ты опять не придешь ночевать? — спросил старческий голос.
— Будет поздно, и, скорее всего, останусь ночевать в общежитии. Там полно свободных комнат. К тому же мы выпьем, помянем душу усопшего профессора. Вот, выпей свои таблетки при мне. Иначе опять забудешь.
— Рано еще.
— Пей. Для тебя нет понятия рано или поздно. Курс лечения надо продолжать, а с твоим склерозом все полетит к черту.
— Хорошо, хорошо, только не кричи на меня.
Затишье. Девушка вышла в коридор, открыла входную дверь и покинула квартиру. Глеб услышал повороты ключа в скважине. Замок защелкнулся на два оборота. Надо выждать минут пять и сматываться. Он нашел все ответы на свои вопросы, а выводы делать еще рано. Из комнаты матери послышался какой-то шум. Будто что-то упало. Он выбрался из убежища и тихо продвинулся по коридору к знакомой уже комнате. Женщина лежала на ковре. Она выпала из кресла. То ли хотела встать, то ли за чем-то потянулась и потеряла равновесие. Пора уносить ноги! Но Глеб не мог тронуться с места, несчастная стонала. Он поставил свои сапоги на коврик и вошел в комнату.
Женщину трясло, словно к ней подключили ток, изо рта шла пена, глаза налились кровью, она пыталась вздохнуть, ловя ртом воздух, но у нее ничего не получалось. Он все же сумел ее поднять и усадить в кресло. Из нее вышел какой-то кошмарный хрип, и она замерла. Глеб уже ничем не мог ей помочь. С минуту он стоял над трупом и не знал, что ему делать, потом прикрыл ей глаза, нашел в кармане халата платок и стер пену с губ. Отравление выглядело очевидным. Безумная дочка попадет под подозрение. Рановато ее топить. Они сами должны во всем разобраться. Сестренки достойны одна другой. Два сапога пара.
Глеб ушел, закрыв за собой дверь на замок. Сыщики Беркина все еще топтались возле дома. Шел снег. Он перекинулся несколькими словами с одним из них.
— Для чего я вам браслет на руку надевал? Вы должны были подать мне сигнал, заметив девушку. И что?