Панджшер навсегда - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Мещеряков cтр.№ 104

– А летал на чем?

– Я – инженер на Су-25, на «граче».

– Так ты не летчик?

– Нет, а с чего ты взял? – Теперь Долгачев от удивления приподнял брови и раскрыл серые глаза почти без ресниц. – Но, чтоб ты знал, без меня это железо не взлетит. Даже не сомневайся.

– Да нет, я не сомневаюсь. Значит, это не ты мою роту бомбил.

– Не я, это точно. – Еле уловимая горечь растаяла в воздухе, и по лицу Долгачева проплыла интриганская улыбка. – А какие там служат девчонки – пальчики оближешь. – Он понизил голос, скосил глаза на балконную дверь. – Я бы там еще на два года задержался. Вот это жизнь! Тут что – рутина. А ты как?

– Никак, – Ремизов вдруг озлобился, – рейды, засады, блокировки. А еще любимый личный состав, который кушать хочет, которому страшно бывает.

– Ну а помимо?

– Нет ничего помимо. Просто война непрерывно, каждый день.

– Да брось ты, какая там война. Видел я в Кабуле, рота сто восьмидесятого полка в рейд уйдет, пошатается три дня по «зеленке», урюка или тутовника натрескается, потом три дня на горшке сидит. Потом снова дня на три в рейде. Если не забредут на свое минное поле, то все целы. И опять на горшок. А у нас еще проще, звено взлетело, отбомбилось, вот и вся война. Ну иногда кто-нибудь не вернется, не без этого. Так это единичные случаи.

– У вас единичный случай – у нас каждый день кто-то не возвращается.

– Это уже специфика.

– Какая специфика, что ты мелешь? И наш полк, и этот сто восьмидесятый, и любой другой – все в одинаковых условиях, то есть в дерьме. Ты где был-то: в Афгане или на курорте?

– Ты не кипятись, Артем, все я видел, все знаю, мой «грач» тоже с хорошими дырками прилетал, на честном слове. И «тюльпан» я помогал разок загружать. За речкой я был, понимаешь, в Афгане, а не в тюрьме. Кстати, пробовал в Кабуле обалденное немецкое пиво, можешь поверить…

Пузырьки от шампанского по лабиринтам мозга поднимались под самое темечко, шуршали, пытаясь играть с отяжелевшими мыслями. «Ирке понравился вечер, ну и ладно. А мне бы лучше тогда с Ольшанским остаться. Поболтали бы за жизнь. Ну написал бы некролог про юношеский романтизм или оду про интернациональный долг – мы же выполняем свою работу не только для себя, но и для афганцев. А сделать из меня бифштекс ему никто не позволил бы – пришлось бы расстаться и с модными очками, и с ботинками».

– Хорошие ребята, да? Мы с Верой полгода не виделись. Наговорились до одури, всех подружек вспомнили.

Ремизовы, не торопясь, возвращались домой, под ногами звонко хрустел снег, вверху, в неподвижном воздухе, чуть дрожали огромные звезды. Девственный мир пребывал в белом морозном покое, в нем не было ни зла, ни тревог, одно за другим гасли желтые окна, в надежде увидеть во сне теплые южные страны с их чудесами и неразгаданными тайнами.

– Хорошие ребята, только мы больше к ним не пойдем. Они меня утомили. Оба.

Мог бы и не говорить. До отъезда оставались считанные дни, и для Долгачевых в них никак уже не могло найтись места.

Аэропорт Домодедово гудел, как дедова пасека в солнечный день, где у каждой стойки регистрации длинной изгибающейся очередью притулился свой медоносный рой. Ремизов с двумя чемоданами, набитыми домашним вареньем, копченой колбасой, шампанским, коньяком и водкой, занял место в конце очереди и медленно продвигался вперед, продолжая самый затянутый и самый бесполезный разговор на свете. Его провожали. Очередным рейсом «Аэрофлота» он улетал к южным широтам, туда, где через неделю-другую зазеленеет трава, набухнут первые почки на деревьях, откроются перевалы и, зевая после зимней спячки, проснется злая от весеннего голода война. Мама собралась плакать. Ее уже давно настигла обида, она глубоко и болезненно отпечаталась в ее глазах, готовых пролиться серебряной влагой. «Ведь это же мое дитя, только мое, а самолет через час увезет его на войну. Как же я могу его отпустить? И почему я не могу постоять рядом с ним, обнять его? Почему я не могу даже проститься по-настоящему!» Но Ирина ни на шаг не отступала от мужа, заглядывала ему в глаза, терзала его своим присутствием, ощупыванием, терлась о его плечо, щеку. Ее почти детский эгоизм был чист и светел, в нем ощущение близкой потери перемешивалось с приступами первой настоящей любви, которая вот только-только согрела кровь.

– Вот, опять расставание. Я этого не переживу.

– А куда ты денешься с подводной лодки? Переживешь.

– Какой ты черствый. Нет, чтобы пожалеть, а он все шутит и шутит.

– Работай, учись, а там и я вернусь. Время быстро пройдет, не успеешь оглянуться, точно тебе говорю.

Она легко поддавалась на обман, сама этого хотела и, как музыку, слушала несерьезные обещания, так и не пожелав разглядеть всей правды о своем муже, о его жизни. Время ожидания испокон веков текло долго, и Ремизов, избравший путь странника, хорошо это знал, но он не чувствовал ответственности за все потерянные здесь обещания. Его полная и безоговорочная ответственность наступала только с прибытием в Руху. Туда он и рвался, торопил прощание, бежал из дома, в котором чувствовал себя слабым и ненужным. Грусть саднила сердце, о чем болело оно?

– Возвращайся быстрее.

Регистрация на рейс в Ташкент заканчивалась, пора прощаться и идти на посадку.

– Мам, ну вот и все. Мне пора.

– Сынок, я буду молиться за тебя. – Она осенила сына крестом, с трудом сдерживая подступившие к горлу рыдания.

– Мама, ты что, прекращай! Все же будет нормально. Я чувствую, я уверен, что все будет нормально, мне ангелы подсказали, ты же знаешь, я никогда не обманываю.

Ремизов и на самом деле не испытывал тревоги за свой завтрашний день. Заглядывая в сплошной туман будущего, стараясь увидеть или предугадать в его летящих навстречу влажных волокнах свою судьбу, он ощущал над собой чье-то могучее отеческое покровительство и свет молодого солнца, которое еще много-много раз взойдет на востоке. Он пытался улыбаться, но попытки всякий раз оказывались бесплодными. Надо срочно уезжать, эти прощания рвут на куски душу. Надо быстрее. Надо все делать быстро.

– Сынок, ты пиши мне. – Ей показалось, что он ее забудет, как только от самолета уберут трап. – Был в отпуске, а мы так толком и не поговорили с тобой ни разу. Не получилось у нас.

– Что ты, что ты, я же приеду, и мы еще наговоримся. – Опять обман, и опять легко и искренне текут случайные слова, которым не нашлось места ни вчера, ни позавчера, так откуда же им взяться завтра? Не будет их и потом, слова нужны для тех, кого необходимо убедить и завоевать, а для матери не нужно слов. Ей нужно, чтобы сердце ее ребенка стучало и не сбилось с ритма. – И не переживай за меня слишком сильно. Я не к чужим людям еду – к своим, меня там очень ждут. И знаешь, у нас, как у мушкетеров, один за всех и все за одного! Не печалься, все будет хорошо.

Сердце Ремизова стучало ровно, взволнованно и счастливо, его жизнь снова пришла в движение, приближая его к реальному миру, снова обретала потерянный смысл. Мгновения отпуска чудесны, но это – крупицы воспоминаний, разбившихся, как стекло. Он снова становился командиром роты. Он возвращался.