Хроника чувств - читать онлайн книгу. Автор: Александр Клюге cтр.№ 39

— Но ведь он совершенно явно злит зеленых. Он пляшет под дудку предпринимателей. Что в нем от социал-демократа?

— Видишь, именно этот упрек для него несносен.

— Но у него загораются глаза, когда рядом с ним появляется председатель правления крупной компании или глобалист, лучше, если из-за океана. Это действует на него как наркотик.

— Он и слышать об этом не желает.

— И тогда теряет самообладание и выбегает с криком: «С меня довольно».

— Да, довольно. Это может значить что угодно, и председатель знает, что министр имеет в виду.

— Но делает вид, будто ничего не слышал.

— А что ему еще остается делать?

Табуреты в баре были обтянуты кожей цвета мальвы, дизайнеру удалось добиться, чтобы бутылки, стоявшие на деревянных стеллажах, словно книги, светились изнутри блуждающими в жидкости искорками. Помощники уже два с половиной часа ждали своих патронов.

— Я в общем-то ничего подобного никогда не замечал.

— Чего не замечал?

— Инстинктивной реакции политика.

— Скажешь тоже! Он нагибается, когда раздается выстрел.

— Мне такого видеть не доводилось.

— Быть может, вы понимаете слово «инстинкт» слишком узко? Говорят же «ЧИСТОКРОВНЫЙ ПОЛИТИК», хотя это не имеет никакого отношения к родословным арабских скакунов. По-моему, во всяком случае, кровь политика ни количественно, ни качественно ничем не отличается и не это делает его политиком. Полнокровие — это болезнь.

— Инстинкт в моем понимании — устойчивость реакции. И в таком случае это совершенно цивилизационное свойство.

— Прежде бывшее устойчивостью инстинкта?

— В природе такого инстинкта нет. Дитя природы само по себе политикой не занимается.

— А животные?

— Никогда.

— Но как же быть с результатами их действий или их «планами»? Ведь такое в природе существует.

— Все наоборот: помимо природы остается кое-что еще, оно-то и создает эти «планы». Задним числом можно приписать природе и политику.

— Но откуда же берется то, что я чувствую в политике серьезного калибра, едва он приблизится к двери, то, что я прежде называл «политическим инстинктом»?

— Это смесь. Каждый ее элемент сам по себе был бы катастрофичен для политики, все вместе делает человека быстрым и целеустремленным. Во время посевных работ или военных действий в джунглях проку от нее не было бы.

Оба помощника разгорячились. Большинство сцен, встававших перед их внутренним взором, указывали на наблюдения, которые трудно было уместить в одно слово. Все эти выражения — «мимикрирующий», «опытный», «энергичный», «целеустремленный» — были слишком узкими. Быть может, однородная политическая среда по причине недостатка времени не выработала собственных обозначений для добродетелей.

Основатель фирмы все еще держит власть в своих руках. Его внук был определен в преемники. Это был не самый лучший выбор. Он был сделан в ночь после того, как кремировали «принца», — тот лучше всего подходил на эту роль.

Так погибает Джульетта, так погибают сыновья Агриппины, наследником Кеннеди становится Джонсон, Мендеса-Франса сменяет белокурый социалист Ги Молле. Общественная природа останавливает свой выбор на более заурядном, на втором номере; вероятность пересиливает уникальность [39] .

Свой опыт «принц» приобрел, наблюдая столкновения разведенных родителей. Понимание власти взял у своих теток и бабушек, поддерживавших «могола», основателя фирмы. Молодому человеку, избегавшему спортивных причуд семейного клана, досталась лояльность фирмы. Он действовал сдержанно, прикрываясь явным дружелюбием и жесткостью. Он искал нечто, чего в мире не было в готовом для употребления виде (и чего нельзя было купить, как и доверие обоих родителей). Подобная крайность — удача для фирмы.

В пятнадцать лет «принц» инкогнито работал учеником в одной из принадлежавших концерну фабрик. Концерн, говорил его дед, должен стать в Италии настоящей величиной и так войти в двадцать первый век. В эпоху глобализации это значит, что власти может достигнуть только тот, кто ее умножает, и овладеть всей Италией может лишь тот, кто обладает частью мировой экономики. Это не более недоступно, чем овладение Римской империей, и уже не раз случалось в мире. Для этого требуется равновесие духа, вещь достаточно редкая.

И вот эта редкая вещь отправилась в ноябре к врачу из-за болей в животе. «Принц» сидит напротив миланского медицинского светила, выносящего «приговор».

— Надо ли понимать вас таким образом, что вы даже не планируете операцию?

— Я не могу оперировать опухоль брюшины. И никто этого не может сделать.

— А если попробовать?

— Безнадежно.

— И в США тоже?

— Если бы кто и был способен на это, так это мы.

Теперь «равновесие духа» могло пригодиться «принцу» разве что для того, чтобы устроиться на оставшемся ему узком пространстве между жизнью и смертью; врачи дали ему срок на «развитие болезни в течение шести недель». Молодой наследник власти распадался на глазах окружающих, своей семьи. Под конец он скрылся от всех.

У следующего преемника, не лучшего представителя семьи, жаждущий наслаждений рот, не вызывающий, как сказал дед, никакого доверия. Окружить его советниками и надзирателями? Он наверняка уберет их, как только получит власть. Единственное утешение во всей этой истории заключается в том, что лишенные равновесия духа, да и вообще посредственные личности не годятся для мирового господства. Они слишком нетерпеливы. Они не обладают магнетической способностью вызывать доверие.

Это утешение действует лишь отчасти, поскольку если дело принимает серьезный оборот, то БОЛЬШИЕ СТРУКТУРЫ не нуждаются в личном руководстве. Достаточно, если появится СТЕЧЕНИЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ, ПРИВОДЯЩЕЕ К МИРОВОМУ ГОСПОДСТВУ. Одной из возможностей является патовая ситуация двух ведущих индустриальных держав, благодаря чему третья по величине вырывается вперед. Именно таков и был сценарий, ради которого основатель фирмы делал ставку на «принца». И пусть это будет суеверием, если мировое господство окажется подслащенным КАПЕЛЬКОЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ОСТРОТЫ.