Когда я была принцессой, или Четырнадцатилетняя война за детей - читать онлайн книгу. Автор: Жаклин Паскарль cтр.№ 15

Отель находился в десяти минутах ходьбы от съемочных павильонов, до которых мы добирались по мощеной дорожке, освещенной по вечерам расставленными через равные промежутки керосиновыми лампами. Как только темнело, старик, одетый в классический серый тренчкот и масайскую шуку, направлялся по этой дорожке от одной лампы к другой, зажигая их. Он медленно поднимался на холм, и в его движениях не было ни спешки, ни суеты. Каждый жест был аккуратен и точен.

Каждый из нас жил в большом шалаше с соломенной крышей, с гостиной и верандой без внешней стены, где стояли простые стулья, кофейный столик и удобный диванчик. Пол шалаша был устлан полированным деревом, а окна с москитными сетками закрывались на молнию. Прямо напротив входа посередине комнаты стояла большая двуспальная кровать. Моему удивлению не было предела, когда оказалось, что я стала счастливой обладательницей душа, вода для которого подогревалась солнечными батареями и бралась из одного из водоемов. Каждый вечер в течение пары часов в моем распоряжении было электричество, собранное солнечными батареями. Потом единственным источником света становились факелы. Я ни разу не слышала о таком комфортабельном и стильном кемпинге. Мне иногда казалось, что вот-вот здесь появится Грейс Келли и мановением руки закажет себе чаю. Единственная сложность – необходимость тщательно застегивать на ночь все окна и входы, чтобы любопытные шестиногие жители этих мест не заползали внутрь для исследования иностранной плоти. От других обитателей парка нас отделяла лишь хиленькая проволочная ограда под током.

По утрам мы все выходили из своих шалашей и еще до рассвета отправлялись на завтрак, после которого начинали работу, иногда два часа добираясь до места назначения по каменистой дороге. Я ловила мгновения, чтобы постоять на вершине холма и полюбоваться восходом, затем торопилась присоединиться к остальным.

Жара и длительные переезды с места на место часто делали съемки утомительными. К концу дня мы возвращались в «Тортиллис» и спешили оказаться под живительными струями душа, перед тем как подняться в бар и поужинать. После еды кто-то оставался в комнате отдыха, чтобы поговорить и выпить, а кто-то выходил на террасу понаблюдать за животными. Остальные просто шли спать, чтобы набраться сил для следующего дня. Первые четыре вечера я перепробовала каждый из вариантов, чтобы уснуть, но все мои попытки оказались безуспешными. Мне было трудно не только уснуть, но и не вставать в течение ночи.

Я как по часам просыпалась в три ночи и прислушивалась к поразительной тишине буша. Безмолвие было подобно тяжелому бархатному покрывалу густо-синего цвета и будто скрывало вечные тайны. Странный крик животного и редкий шорох в темноте лишь усиливал тишину, вместо того чтобы ее нарушить. Открыв полог своего шатра, я могла различить силуэт Килиманджаро, снежные шапки которого поблескивали в лунном свете. Иногда до меня доносился едва уловимый запах проходящего рядом животного. Из других шатров не было видно ни света, ни движения теней за пологом. Ночами в Кении я была единственным бодрствующим человеком. И то, что лишало меня сна, не обладало ни формой, ни логикой, чтобы с ним поспорить.

Я почти слышала собственное сердцебиение, ощущала его медленный ритм. В нем не было страха, лишь спокойная и легкая пульсация. Но, несмотря на все мое спокойствие, я напоминала себе прозрачный сосуд с мраморными шариками. Каждый шарик был своего размера, цвета и веса и содержал в себе частичку моего существа. Я наблюдала за тем, как эти шарики поднимаются из сосуда передо мной, олицетворяя медленно уходящие эмоции. Шарики опускались на землю, образуя на ней причудливые узоры.

С осознанием эмоций пришли слезы. Они не были мучительными и не происходили от отчаяния, злобы или горя. Я просто плакала, и из моих глаз текли ручьи соленой воды. Когда я их вытирала, на смену им появлялись новые. Когда пыталась их остановить, тело страстно сопротивлялось, и все заканчивалось сотрясавшими все мое существо всхлипами. И я не стала им мешать. Почти до самого рассвета по моим щекам струились целые реки, а я «наблюдала» за африканской тишиной вокруг моего шалаша.

Пятую ночь я проспала до тех пор, пока шапка Килиманджаро не окрасилась в рассветный розовый цвет. Я спала, и мне бесконечно снились мои дети. И это не было кошмаром. Просто счастливые воспоминания. «Нечто» больше меня не тревожило.

Может быть, это случилось потому, что я слушала тишину Африки, или потому, что я наконец прислушалась к тишине внутри меня. Как бы то ни было, я почувствовала, что готова все начать сначала.

До этого чувство вины и страстное стремление к Аддину и Шахире пропитывали мою жизнь целиком, до кратчайших мгновений, когда я радовалась или была счастлива. Каждый раз, когда я сходила с тропы страдания, во мне включался какой-то механизм, заставляя бичевать себя за то, что не сберегла детей. Но здесь я изменилась. Африка позволила мне быть счастливой, однако в то же время помнить о своем горе. Я ни на секунду не забывала о детях, но могла радоваться настоящему дню, не ощущая себя предательницей. И это новое ощущение счастья было со мной, когда я впервые посетила деревню Энгконганарок.

Нас тепло приветствовали в бома, обнесенной оградой деревне масаи. В племени было целых сто шестьдесят человек, и все они вышли нас встречать, одетые в свои лучшие шука, распевая традиционные приветствия мелодичными голосами.

Деревня была построена в форме круга, и за его пределами домов не было. Внутри находилась дорога, позволявшая жителям защищать самое главное, сердце бома – огромный загон со скотиной, огороженный ветвями колючих кустарников. Там ночевал рогатый скот, источник благосостояния масаи.

Когда-то масаи были кочевниками, но нынешние жители Энгконганарок смирились с ограничением их традиционных земель обитания и охотничьих угодий и решили пустить корни. Здесь даже была пресная вода, благодаря стараниям работников гуманитарной организации, выкопавших для них колодец.

Свои дома – энгкаги – масаи строили из глины, коровьего помета и веток, выложенных в высокие округлые строения, которые, высыхая, приобретали желтоватый оттенок. Венчали их соломенные крыши. Вход в каждое жилище охраняло удивительное приспособление, изогнутое в форме латинского S, чтобы предупредить обитателей, если ночью хищник вроде гиены попытается утащить из дома ребенка. Для того чтобы войти в энгкаги, требуется определенная гибкость, потому что вам придется согнуться почти пополам, иначе вы не пройдете через S-образную прихожую. Даже внутри помещения невозможно выпрямиться. В энгкаги темно, свет проникает туда только сквозь пятнадцатисантиметровое отверстие для дыма от домашнего очага, который растапливается коровьим пометом. Каждое такое жилище вмещает семью из семи или восьми человек. Масаи привыкли спать бок о бок, прижавшись друг к другу, что и понятно в такой тесноте. Подрастая, мальчики перебираются в ближайшую бома, построенную исключительно для неженатых мужчин племени и обучения воинов.

Я стояла в окружении целого племени масаи, слушая об этих традициях и подчиняясь удивительному волшебству ярких, красных и синих, одежд, рядов плетенных из бисера и бусин украшений и раскрашенных лиц. Я чувствовала радость оттого, что мне здесь тоже были рады. Темно-шоколадного цвета кожа поблескивала на солнце, лица и руки были искусно покрыты геометрическими узорами красной и желтой охрой. Многие молодые войны использовали этот же природный краситель, чтобы покрыть им ноги и волосы. Красивые невозмутимые женщины стояли расправив плечи, некоторые на перевязях за спинами держали младенцев. Маленькие дети с любопытством и смущением выглядывали из-за родительских одежд на вторгшихся на их территорию мзунгу, белых людей. Почти у всех представителей этого племени волосы были либо сбриты наголо, либо коротко подстрижены.