Мы вместе пришли в Комнату 1, и Кэм, вытащив большой чемодан с гримом, усадила меня на стул и накрыла мне плечи полотенцем. Она причесала мне волосы и завязала их в тугой узел, а затем напялила на голову нелепый парик с розовой резиновой вставкой вместо лысины и всклокоченными седыми патлами.
– А теперь приступим к лицу Скруджа, – сказала она, втирая мне в кожу бесцветную основу под грим.
– Эй, поосторожней! Ты мне в глаза попала!
– А ты закрой их, глупышка. Послушай, Трейси, ты же хочешь соответствовать своей роли, правда? Прекрати ерзать и сиди смирно.
Я сидела неподвижно, как статуя, с закрытыми глазами, пока Кэм наносила мне на лицо грим и приклеивала что-то над бровями.
От напряжения она тяжело дышала, принимаясь ворчать, как только я хотела пошевелиться. Затем она легонько потрепала меня за подбородок:
– Ну вот, Скрудж! Ты готов.
Кэм держала передо мной зеркало.
На меня смотрел сердитый бледный старик с густыми бровями торчком и глубокими морщинами.
Я открыла рот от удивления, и старик сделал то же самое. Да это же я! В это трудно было поверить – настолько я изменилась.
– Я больше на себя не похожа!
– Конечно не похожа. Это и не ты! Ты Эбинизер Скрудж, самый скупой человек в городе.
– Я выгляжу точно так же, как на картинке в книжке, которую я отправила маме, – грустно сказала я.
Кэм приблизила свое лицо к моему, умоляюще глядя на меня большими карими глазами:
– Послушай меня, Трейси! Ты же понимаешь, что иногда у мамы не было возможности прийти тебя навестить, потому что она снималась в каком-то фильме? Ну, это потому, что она знает, как важно сконцентрироваться на роли. Вот что тебе сейчас нужно сделать. Ты больше не Трейси Бикер, которая отчаянно хочет встретиться с мамой. Ты Скрудж, и у тебя нет ни мамы, ни папы, никого на свете. Ты старый скупой старик, который всех ненавидит, а особенно он ненавидит это время года, Рождество, пору добрых чувств, потому что ты никому не желаешь ничего хорошего и думаешь, что Рождество – полная чушь. Вживись в свою роль, Трейси! Не ходи, не отвлекайся на пустую болтовню с ребятами! Сосредоточься на том, что делаешь.
– Фи! – сказала я. – Прочь с дороги, юная мисс! Пропусти меня в контору. Мне нужно хорошенько пропесочить своего подчиненного, шалопая Крэтчита.
Кэм ухмыльнулась и понимающе кивнула:
– Прошу прощения, вы как всегда правы, мистер Скрудж.
Ну вот, улизнув в классную Комнату 2, я принялась расхаживать туда-сюда, убеждая себя в том, что я Скрудж, Скрудж, Скрудж.
Питер, просунув голову в дверь, спросил, как я.
– Фи! Чепуха! – прорычала я.
С расстроенным видом он скакнул назад:
– Прости, Трейси!
– Я не Трейси, я Скрудж, невежда! После того как меня посетят Марли и три Призрака Рождества, во мне произойдут изменения и я стану смотреть на тебя по-доброму, почти как на родного сына, а сейчас давай дуй отсюда.
Питер воспринял все буквально – его как ветром сдуло. Так и исчез со своим костылем.
Все время, пока я оставалась одна, мне было хорошо – сгорбившись, как вредный старик, я представляла себя Скруджем, разыгрывая некоторые сцены.
Но потом ко мне пришла мисс Симпкинс:
– А, Трейси, Кэм сказала, что ты здесь. У тебя получается великолепный Скрудж – такой страшный! Соберись, детка, до начала осталось пятнадцать минут. Сбегай в туалет и приходи за кулисы вместе со всеми.
Вдруг мне стало страшно-страшно, и я перестала быть Скруджем.
Я даже чувствовала себя не Трейси Бикер, а крошечной и дрожащей мышкой. Мой голос перешел в писк. Пришлось собраться с духом, чтобы не повиснуть на руке у мисс Симпкинс как какой-нибудь малыш из детского сада. Мне хотелось, чтобы пришла Кэм, но она гримировала ребят в Комнате 1. Я должна была присоединиться к Жюстине Чтоб-Ей-Пусто-Было-Литтлвуд, Питеру и всем остальным. Предполагалось, что за кулисами они будут сидеть по-турецки и перешептываться. Но не тут-то было – они сновали повсюду: хихикали, болтали, паясничали в своих костюмах. Красный бархатный занавес был плотно задернут, но Жюстина подбежала к нему, чтобы посмотреть в зал:
– Я вижу его! Там мой папа! Он сидит в самом первом ряду! Эй, папа, папа, я здесь!
Затем все дети бросились к щелке в занавесе и, высунув головы, стали смотреть в зал.
Все, кроме меня. Я держалась позади. Думала про все эти стулья, ряд за рядом, до самого последнего, думала про маму. Хотела, чтобы она сидела там, впереди, но не рядом с папой Жюстины. Я так хотела, чтобы она была там… Казалось, если бы у меня были лазерные глаза, они пробуравили бы толстую ткань темно-красного занавеса.
Вон там сидит она, примостившись на краешке кресла, улыбаясь, помахивая мне рукой, с поблескивающим розовым сердечком на шее…
Нужно было взглянуть в зал хоть одним глазком. Просто удостовериться. Я отпихнула локтями Жюстину Литтлвуд и прильнула глазом к щелке в занавесе. Зал был переполнен, почти все места были заняты. Я увидела всех родителей и ерзающих младших братишек и сестренок.
Увидела Дженни с Майком. Увидела Илень. Она сняла оленьи рога, но кокетливо прикрепила к уху веточку омелы (кому захочется поцеловать Илень?)
[6]
.
Видела, как, закончив работу гримера и придав каждому образ соответствующего персонажа, вдоль первого ряда пробирается к своему месту Кэм. Видела ужасного папу Жюстины с золотым медальоном и в узком кожаном жилете. Я видела всех… кроме моей мамы.
Я окинула глазами каждый ряд. Ее нигде не было. Не было впереди. Не было в центре. Не было сзади. Может быть, она попала в пробку? Может, именно в эту минуту она выскакивает из лимузина и бежит, рискуя упасть и стуча высокими каблуками, по подъездной дороге к школе, и вот она… Нет, еще нет. А теперь в любую секунду… Я смотрела, смотрела и смотрела. Затем почувствовала чью-то руку на своем плече.
– Займи свое место на сцене, Трейси. Мы скоро начинаем, – тихо сказала мисс Симпкинс.
– Но моя мама еще не пришла! Неужели мы не можем подождать еще пять минут? Не хочу, чтобы она пропустила начало.
– Подождем еще минуту. Иди и займи свое место в конторском кресле. Я пойду соберу певцов рождественских гимнов. Затем нам придется начать, моя детка.
– Не могу. Только не без мамы.
– Придется, Трейси. Шоу должно продолжаться, – сказала мисс Симпкинс.