Невеста императора - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 65

Страшно стало ему: чего ждет Маша от Сиверги? Живя почти исключительно сердцем и воображением, без участия рассудочной трезвости, – на что надеется она сейчас? А ежели поверит, что одним мановением Сиверга способна воротить утраченное, – не разобьется ли ее душа вдребезги о новое непосильное разочарование? Ну что, собственно, может свершить темная самоядка? Только успокоить – и для сего вовлечь Машу в более глубокое затмение разума? Он рванулся было остеречь дочь… и, к своему изумлению, обнаружил, что не может сдвинуться с места. И голоса подать не удалось, словно бы некое заклятье заградило ему уста! Еще только глаза повиновались. Скосился, сколько мог: Александр с Александрою сидят на ступеньках, будто смолой приклеены, руки на коленях, испуганные глаза вылуплены… Да что это за оцепенение? Напущено на них на всех, что ли? Вот и Бахтияр столбом застыл в дверях – на одной ноге! И Боровский стоит, как стоял, руки в боки, завороженно глядит на Сивергу, которая приблизилась к Маше и пристально всматривается в ее лицо.

А Маша… Александр Данилыч с изумлением увидел, что всеобщее остолбенение не коснулось его дочери, и она без страха о чем-то говорит с шаманкою. Вот нервно расплела косу – Сиверга взяла распущенную темно-золотистую прядь, поглядела на просвет, улыбнулась, что-то сказала…

Меншиков напряг слух – и вдруг сквозь звон в ушах до него донесся хрипловатый голос Сиверги:

– Ты горюешь? Сильно горюешь! Так не надо. Твоя душа к умершему уйти может, тебе душу беречь надо: на голову рыболовную сетку надеть, цепочкою подпоясаться, не то душа уйдет.

– Да я на все готова, только бы с ним… Погиб он – словно месяц закатился! – безнадежно отозвалась Маша, и отцово сердце ревниво, испуганно дрогнуло: неужто она страдает по этому царственному мальчишке? Неужто успела полюбить его? Когда?! Он пропустил мимо ушей одно главное слово – о смерти.

А Сиверга меж тем с сомнением покачала головой:

– Не знаю, не знаю… Вот если бы он ребенком был, я бы его душу к тебе через другого ребенка вернула. А так… не знаю, захочет ли? Просить буду его к тебе прийти.

Маша покорно подставила голову Сиверге, которая медленно водила по волосам гребнем, приговаривая:

– Солнечные лучи, помогайте!

Луна, помогай!

Звезды, вы тоже помогайте!

Ветры, болезнь берите, унесите,

в болоте утопите!

Несколько длинных золотистых волосков остались на гребне. Сиверга подняла его, любуясь: чудилось, он обвит самосветно сверкающими нитями! Сорвала пучок травинок, завернула в них волоски, положила в мешочек, привешенный у пояса:

– Твою боль с собой возьму – пусть в лесу живет. Кормить буду. Ей там понравится – уйдет от тебя.

Маша робко улыбнулась, кивнула. Сиверга достала из того же мешочка тоненькую палочку, поглядела на нее пристально – палочка вдруг с одного конца почернела, затлела… дымок от нее пошел…

В другое время Маша изумилась бы: да разве мыслимо одним взором огонь возжечь? – но сейчас все казалось само собой разумеющимся. Молча, едва дыша, стояла, пока шаманка медленно обводила черты ее лица и тела своей палочкой, – синеватый огонек сплетал в воздухе некий причудливый узор и не таял, вот что удивительно. Поглядев пристально на дело рук своих, Сиверга тихонько дохнула – дымок полетел, взвился… исчез. Маша все смотрела, смотрела в ту сторону… Показалось – или впрямь мелькнула там, куда полетел дымок, понурая, печальная девичья фигурка – точь-в-точь она! – мелькнула и растаяла в воздухе, словно некий образ печали?

– Теперь легче будет, – кивнула Сиверга, словно подслушав ее мысли. – Но это еще не все. Завтра ко мне снова приходи: в лес приходи, на реку. Буду хорошо тебя лечить! Буду гнать из тебя злого духа Городо.

– А сейчас ты его еще не выгнала? – несмело спросила Маша.

– Нет, это всего лишь тень его, – тихо ответила Сиверга. – Только одна из восьми десятков его теней! Вот когда все они растают – совсем здорова станешь.

Маша прислушалась к себе. Нет, веселее не стало, сердце исполнилось тревогою. Похоже было, словно она кого-то ждет, время выходит – а его все нет и нет.

– Страшно, что его тень так на меня похожа, – доверчиво глядя в матово-смуглое лицо Сиверги, проговорила она. – Они все, эти восемь десятков теней, одинаковые?

Сиверга покачала головой, и Маше показалось, что она хотела что-то сказать, да задумалась: говорить или нет?

– У твоей печали лиц много, – наконец промолвила Сиверга. – Однако чаще всего я вот какое лицо вижу… сюда гляди!

Она повела в воздухе необугленным концом своей палочки. Чудилось, из пелены заката истекают тускло поблескивающие нити, сливаясь в неожиданный узор, который с каждым мгновением становился все более четким, наливался плотью, кровью, обретал черты высокого светловолосого человека с лицом, опушенным короткой бородкой. На плечи его был накинут темный кафтан, в руках он комкал шапку, пристально, неотрывно, недоверчиво глядя прямо в глаза Маши.

Она рванулась вперед – и вдруг упала, как подкошенная, а Сиверга, медленно поведя над ней рукою, ушла за околицу, скрылась в закатных лучах, которые за миг до этого поглотили неведомый образ, а теперь скрыли своей сияющей завесой и ее стройную, статную фигуру.

Теперь оцепенение, как по мановению волшебной палочки, слетело со зрителей. Они кинулись к Маше; всех опередили отец и Бахтияр. К их изумлению, она была в сознании: глянула огромными, испуганными глазами, но промолчала, даже ладонь прижала к губам, как если бы боялась молвить лишнее словцо… о чем?

Отец глядел пристально, пытался поймать ее взгляд. Маша прятала глаза. Он хотел спросить: неужели и ей показалось смутно знакомым это лицо, на мгновение соткавшееся из закатных лучей?

Бахтияр стоял рядом, тяжело дыша, стиснув кулаки, – мрачнее тучи.

– Я его видел, видел! – Александр возбужденно сбежал с крыльца. – Я его где-то видел!

– Кого? – ледяным тоном проронила Маша. – А я никого не видела.

Отец, брат, Бахтияр изумленно воззрились на нее.

– Может, и никого, – невольно попятился Александр. – Пыль, солнце… морок! Но лучше бы не вязаться с этой самоядкой. Ты, Маша, к ней не ходи.

Сестра в ответ только бровью повела – и Бахтияр, который тоже сунулся к ней, как бы желая что-то сказать, резко отступил, отошел, сутулясь.