Предательство по любви - читать онлайн книгу. Автор: Энн Перри cтр.№ 52

– Она опять опаздывает, – сказала Фелиция, поджав губы. – Но не можем же мы ее ждать до скончания века! Если она останется без завтрака, это будет ее собственная вина.

Все расселись, служанка внесла суп, и в этот момент на пороге возникла миссис Эрскин. На этот раз она была в серо-голубом платье с неожиданно узким кринолином.

Возникла пауза. Служанка застыла с половником, занесенным над супницей.

– Прошу прощения, я задержалась, – сказала Дамарис, скривив губы в вежливой улыбке. Она нашла глазами Певерелла, потом Эдит и Эстер и лишь после этого взглянула на мать.

– Твои извинения немногого стоят, – кисло заметила старая миссис Карлайон. – Вот уже пятый раз за последние две недели ты опаздываешь к столу. Пожалуйста, продолжайте разливать, Мэриголд.

Служанка погрузила половник в супницу.

Дамарис собиралась двинуться к своему обычному месту, когда вдруг заметила среди сидящих Чарльза Харгрейва. Кровь отлила от ее щек, она замерла и, покачнувшись, ухватилась за косяк.

Ее муж немедленно вскочил, резко отодвинув стул.

– Что случилось? Ты больна? Иди сюда, присядь, дорогая! – Он провел побледневшую женщину через залу и заботливо усадил на ее место. – В чем дело? Слабость?

Эдит подала ему стакан воды, и Певерелл поднес его к губам Дамарис.

Харгрейв поднялся и, подойдя к миссис Эрскин, склонился над ней, вглядываясь в ее лицо с профессиональным спокойствием.

Рэндольф что-то раздраженно пробормотал, принимаясь за суп.

– Вы что-нибудь ели с утра? – озабоченно хмурясь, спросил Чарльз у Дамарис. – Или опоздали и на первый завтрак? Затянувшаяся голодовка может вызвать головокружение.

Миссис Эрскин медленно подняла голову и заглянула ему в глаза. На секунду они оба странно замерли. Врач смотрел с интересом, женщина – словно только придя в себя после обморока.

– Да, – несколько хрипловато сказала наконец Дамарис. – Наверное, дело в этом. Прошу прощения за беспокойство. – Она с трудом сглотнула. – Спасибо за воду, Пев, Эдит. Мне уже лучше.

– Забавно! – Фелиция гневно смотрела на дочь. – Не только опоздала, но и устраиваешь здесь представления, как оперная дива… Право, Дамарис, твои мелодрамы становятся нелепы и оскорбительны. Я прошу тебя в следующий раз думать, прежде чем затевать что-либо подобное.

Эстер испытывала острое чувство неловкости. Такие сцены постороннему лучше не наблюдать.

Певерелл поднял глаза, лицо у него было необычно злым.

– Вы несправедливы, матушка. Дамарис не притворяется, – заявил он. – Мне бы очень хотелось, чтобы вы высказывали ваши критические замечания с нами наедине, а не в присутствии мисс Лэттерли и доктора Харгрейва.

Его речь была произнесена самым вежливым тоном, но это не могло смягчить ее смысла. Эрскин обвинял тещу в нарушении приличий, несоблюдении семейных тайн и, самое страшное, в неуважении к гостям, что, как известно, считается в обществе грехом непростительным.

Кровь прилила к щекам хозяйки дома и отлила вновь. Вся бледная, она открыла рот, но подходящих слов так и не нашла.

Певерелл же снова повернулся к жене:

– Думаю, тебе лучше прилечь, дорогая. Я прикажу Гертруде принести завтрак наверх.

– Я… – Дамарис сидела прямо, отвернувшись от медика. – Я действительно…

– Ты почувствуешь себя лучше, если приляжешь, – заверил ее муж, но голос у него теперь был стальной. – Я провожу тебя. Пошли!

Опираясь на его руку, миссис Эрскин послушно покинула залу. Выходя, она пробормотала через плечо:

– Извините…

Эдит приступила к еде, и вскоре завтрак вернулся в обычное русло. Чуть позже появился Певерелл и, как ни в чем не бывало, сел за стол.

Но во время десерта миссис Собелл спровоцировала еще один взрыв.

– Я собираюсь подыскать себе место библиотекаря или, возможно, компаньонки, – объявила она, глядя прямо перед собой – на стоящий в центре стола букет садовых цветов.

Фелиция подавилась печеным яблоком.

– Ты… что? – переспросил Рэндольф.

Харгрейв, сморщившись, с изумлением смотрел на Эдит.

– Я собираюсь подыскать место библиотекаря, – повторила она. – Или компаньонки. Или, в крайнем случае, учителя французского языка.

– У тебя всегда было развито чувство юмора, – холодно сказала миссис Карлайон. – Словно недостаточно того, что Дамарис валяет здесь дурака, теперь еще ты с этой идиотской новостью… Что с тобой? Такое впечатление, что смерть брата окончательно расстроила твой ум. Я тебе запрещаю даже упоминать об этом, слышишь? Мы в трауре! Изволь помнить об этом и вести себя прилично. – Лицо Фелиции внезапно постарело. – Твой брат, этот замечательный, прекрасный человек, погиб во цвете лет, убитый собственной женой, утратившей рассудок! Какая потеря для всей нации! Тебе что же, недостаточно нашего горя? Ты хочешь еще и опозорить нас своим поведением и совершенно дикими сумасбродствами? Мне выразиться ясней или этого достаточно?

Эдит хотела было запротестовать, но слова застряли у нее в горле. Она видела горе в глазах матери, и все доводы, которые она сама полчаса назад приводила в разговоре с Эстер, показались ей теперь такими ничтожными!

– Да, мама, я… – Молодая женщина тяжело вздохнула.

– Вот и хорошо. – Миссис Карлайон с трудом заставила себя вернуться к десерту.

– Я прошу прощения, Харгрейв, – хмурясь, сказал полковник Рэндольф. – Нашей семье тяжело, вы знаете. Горе иногда творит с женщинами странные вещи… с большинством из них. Фелиция – другое дело, это удивительная женщина, у нее потрясающая сила воли, я бы сказал.

– Совершенно согласен с вами. – Доктор кивнул хозяйке дома и улыбнулся. – Примите изъявления моего глубочайшего почтения, мэм.

Фелиция чуть зарделась и ответила на любезность легким наклоном головы.

Завтрак закончился в молчании, если не считать нескольких незначительных фраз.

Эстер поблагодарила миссис Карлайон, попрощалась со всеми и вместе с Эдит пошла в ее комнату. Миссис Собелл выглядела совершенно убитой: по лестнице она поднималась, опустив плечи и еле передвигая ноги.

Мисс Лэттерли было искренне жаль подругу. Она понимала, почему та так ничего и не возразила матери. Это было бы просто жестоко.

Да, но каково ей теперь: придется сидеть, по сути дела, взаперти и влачить не отличимые друг от друга дни!

Они миновали половину лестничного пролета, когда их почти бегом обогнала, шурша черными юбками, пожилая женщина, худощавая, чтобы не сказать – тощая, ростом с Эстер. Ее волосы, бывшие когда-то каштановыми, теперь почти полностью поседели, темно-серые глаза глядели испытующе, а брови были сдвинуты. Испещренное морщинами худое лицо говорило о сильном характере.