Виват император! - читать онлайн книгу. Автор: Роман Злотников cтр.№ 82

— Павел Парфенович, я крайне извиняюсь, но у нас возникли некие обстоятельства, которые требуют некоторого вашего вмешательства.

Паша, только что оторвавший зубами от шампура кусок хорошо прожаренной свинины, на мгновение замер с мясом в зубах, затем судорожным движением, почти не жуя, протолкнул мясо в глотку и недовольно поморщился:

— Ну чего еще?

Лубынин торопливо поджал губы, ликвидируя на корню чуть не появившуюся на них презрительную усмешку, которая была совершенно ни к чему. Его план был не особо тонок, но прост и надежен. И главное в его успешном осуществлении зависело от мастерства исполнения. Так что любая нечаянная гримаса могла испортить все дело. Паша в последнее время совсем отбился от рук, но пытаться сделать ему укорот было уже поздно. А никакие призывы и предостережения на него не действовали. Занятый своими делами, Трофим Алексеевич как-то упустил момент, когда вокруг нового президента образовалась этакая броня из прихлебал и лизоблюдов, столь высоко взвинтивших Пашино самомнение и уверенность в собственной непогрешимости, что теперь любые меры воздействия на Пашино сознание были абсолютно бесполезны. Кроме единственной. Пашу еще можно было напугать. Но этот испуг должен был быть достаточно сильным.

— Дело в том, Павел Парфенович, что, по данным социологических выборок и отчетам нашей аналитико-прогностической группы, в последнее время в социуме возникли и развиваются очень тревожные тенденции.

Эта фраза была некоторой местью со стороны Лубынина, поскольку, как он знал, при использовании такого большого количества специфических терминов понять, что же именно имеет в виду собеседник, президент Громовой был совершенно не в состоянии. Так и произошло. Паша с минуту сосредоточенно жевал шашлык, затем повернулся к Лубынину и брюзгливо спросил:

— Че случилось-то?

— Я и говорю, — позволил себе немного поерничать Трофим Алексеевич, — тенденции…

— Эт ты брось, — рявкнул президент, — ты толком говори, помер, что ль, кто? Дык давай эту, как его, телеграмму там с соболезнованиями, подпишу.

Лубынин печально вздохнул:

— Если бы все было так, Павел Парфенович, если бы так… К сожалению, у нас с вами появился серьезный враг.

— Чего-о? Кха-кха-а-ах! — Громовой опешил настолько, что чуть не подавился свининой: — Это кто это? Американцы, что ль?

Лубынин с трудом сдержался, чтобы не скорчить презрительную гримасу. Хотя после крушения СССР и Варшавского Договора прошло уже столько времени, главными врагами для Паши по-прежнему оставались американцы. Впрочем, по здравом размышлении, он был не так уж и неправ… В конце концов, каждый блюдет свой интерес, а интересы России и США всегда имели гораздо больше точек противодействия, чем взаимодействия. Однако к их настоящим проблемам американцы не имели никакого отношения. Лубынин тихонько вздохнул: пожалуй, пора прекращать тешить свое самолюбие и приступать к делу.

— Нет, Павел Парфенович, дело обстоит несколько проще или… сложнее.

Громовому совсем не улыбалось после хорошей баньки да за таким славным столом забивать себе голову всякими государственными проблемами. Поэтому он набрал полную грудь воздуха и уже собрался было приказать, чтобы ему не надоедали сегодня с разной мутотенью, но Лубынин не дал ему этого сделать.

— Все дело в том, Павел Парфенович, что существует некто, кто хочет лишить вас должности президента Российской Федерации…

На следующее утро Лубынин возвращался в Москву в прекрасном настроении. Все удалось. Паша перепугался до колик. Он не очень-то понял, о чем ему толковал Трофим Алексеевич, а все эти выкладки, графики и диаграммы, которые Лубынин выкладывал перед ним на стол, вообще были для него темным лесом, но глава администрации президента знал, что делал. Как любой малообразованный человек, Паша, относясь ко всем «учёным» с некой долей презрения, тем не менее испытывал необъяснимый трепет перед всякими научными выкладками и заумными бумажками. Все эти бумаги в его глазах придавали достоверность любой ахинее. Поэтому, когда собеседник начинал сыпать научными терминами, Паша совершенно терялся. Но главной удачей Лубынина оказалась предложенная Паше личность главного врага.

Стоило Громовому узнать, КТО это собирается лишить его столь лакомой должности, как его любимый свиной шашлык встал у него поперек горла. Трофим Алексеевич даже не ожидал, что столь редкостный тупица, как Паша Громовой, действительно сможет оценить всю опасность, исходящую от этого человека, но оказалось, что она была ясна даже таким тупицам. Он и сам, сразу после выборов, попытался прощупать настроение этого человека, опасаясь, что в случае его активного противодействия ему не удастся осуществить большую часть своих планов, но, слава богу, оказалось, что тот, похоже, решил ограничиться только одним-единственным предостережением. А затем просто замкнулся, никак не реагируя на попытки тех или иных противников президента (а вернее, его главы администрации) втянуть себя в противодействие их делишкам. Впрочем, для Лубынина главным было то, что его комбинация удалась на все сто процентов. Теперь Паша опять должен был стать таким же шелковым, как и во время предвыборной кампании. Пусть даже и на время.

Мягко покачиваясь на заднем сиденье автомобиля, который только по месту окончательной сборки мог носить имя «ГАЗ» (поскольку большинство составляющих его деталей носило клеймо одного из немецких автопроизводителей), Трофим Алексеевич, находившийся в самом радужном настроении, позволил себе слегка придремать. Разговор вчера закончился около трех часов ночи, причем последний час Лубынину пришлось отойти от своей диспозиции и, наоборот, успокаивать перепуганного президента, заверяя его, что не все так плохо и у него, Лубынина, есть кое-какие рычаги, чтобы удержать ситуацию под контролем. А с утра Громовой потащил его на охоту, как будто опасался даже на несколько часов остаться без лубынинской защиты. И это Пашино ощущение оказалось столь сильным, что уже после этого дурацкого лазанья по мокрому после ночного дождя лесу Трофиму Алексеевичу пришлось почти час уговаривать Громового отпустить его таки в Москву, с трудом вдолбив в башку перепуганного президента, что, сидючи в глухих калужских лесах, Лубынин не сможет ничего предпринять для противодействия столь серьезной угрозе.

Когда лимузин уже подлетал к Московской окружной, Трофим Алексеевич встрепенулся, несколько раз развел в стороны и согнул руки и, потерев ладонью лицо, тронул клавишу на подлокотнике. Из перегородки мягко выполз жидкокристаллический экран телевидеосистемы. За прошедшие сутки он не смотрел ни одного выпуска новостей и потому чувствовал себя немножко неуютно. Лубынин знал, что, хотя он вроде бы и держит в своих руках вожжи, российская журналистская братия представляет собой настоящую вольницу, гораздо менее управляемую, чем их так кичащиеся независимостью западные собратья. Видимая независимость западных журналистов прежде всего зиждилась на высоком уровне конкуренции, поэтому любой репортаж или публикация, наносящие серьезный политический, экономический или финансовый ущерб неким даже очень влиятельным персонам, оказывались вполне выгодны для других не менее влиятельных персон. И ни один журналист, не умеющий точно улавливать баланс тех и других, просто не мог достигнуть успеха, потому что любая ошибка стоила неудачнику как минимум работы, а зачастую и карьеры. Поэтому все громкие разоблачения, как правило, довольно тщательно просчитывались и готовились, а нужные люди заранее знакомились с «накопанными» материалами, чтобы реакция на публикацию последовала незамедлительно и сразу после нее началась бы «битва титанов», предоставив возможность герою-журналисту относительно спокойно и далее разрабатывать золотую жилу, создавая и укрепляя собственный имидж бескомпромиссного борца и правдолюбца: У многих же из наших в голове все еще царила романтика, воспитанная голливудскими блокбастерами про смелых и независимых американских журналистов, а также парадными биографиями наиболее известных из них. Так что с нашими надо было держать ухо востро. Но каких-то серьезных трудностей он не ожидал. Поэтому, когда на экране возникло столь знакомое ему лицо, Лубынин невольно вздрогнул. В его голове тут же всплыла дурацкая фраза из какой-то детской сказки: «Вот врешь-врешь, да и ненароком правду соврешь», но в следующее мгновение все посторонние мысли исчезли из его головы, а сам Трофим Алексеевич наклонился вперед, судорожно стиснув левой рукой массивный подлокотник.