Виват император! - читать онлайн книгу. Автор: Роман Злотников cтр.№ 49

Некоторое время все молчали, потом Филипп, которого неожиданно для него самого все уже какое-то время считали лидером группы, тихо спросил:

— Контрольный срок прохождения маршрута?

— Не ограничен.

— Мы должны отыскать все контрольные отметки?

Куратор пожал плечами:

— Это каждый решит сам. Контрольная отметка освободит от браслета только одного, а по окончании маршрута, в момент вашего пересечения линии входного шлюза браслеты начнут непрерывное индуцирование болевых ощущений уровня двенадцати единиц. — Он мгновение помедлил, затем продолжал все тем же бесстрастным тоном: — По моим расчетам, вы сможете выдержать боль такого уровня в течение не более одной минуты. Затем потеря сознания, болевой шок и смерть.

На несколько минут в тамбуре установилась напряженная тишина, и снова ее нарушил Филипп:

— Значит, группа может вернуться в «Гнездо» врассыпную?

— Да.

— Санкции к группам, потерявшим кого-то из своих членов?

— Не предусмотрены.

— Контрольные отметки расположены на открытой местности?

— Нет.

— То есть они могут быть засыпаны снегом, завалены буреломом?

— Да.

Филипп замолчал, все стояли не шелохнувшись. Только Ташка, стоявшая рядом с любимым и державшая его за руку, тихонько стиснула его ладонь своими пальцами. И Филипп вновь спросил:

— Как контролируются наши действия на маршруте?

— Никак.

— А если кто-то, добравшись до первой отметки, просто развернется и двинется напрямую к конечной точке?

Куратор пожал плечами:

— Никаких расспросов, никаких расследований проводиться не будет. Сведения о порядке прохождения последнего теста объявлены личной тайной.

Филипп обернулся и посмотрел на товарищей. И заметил, очевидно, в их глазах, кроме внутреннего напряжения, еще что-то такое, от чего его лицо, когда он снова повернулся к куратору, было окрашено легкой улыбкой:

— Мы готовы, куратор.

Тот молча кивнул. Казалось, он сух и бесстрастен, как прежде, но в его голосе все почему-то почувствовали отзвук этой улыбки.

— Добро. — Куратор вновь коснулся какой-то клавиши на наручном пульте, и висевший на стене плоский плазменный экран засветился. — Вот карта маршрута. Места расположения контрольных точек отмечены с точностью до 0, 6 километра. Запомнили?

Филипп молча кивнул.

— Открываю.

Высокие двустворчатые двери с легким скрежетом разошлись в стороны, образовав узкую, шириной сантиметров сорок щель, в которую порыв пронизывающего ветра тут же вогнал облако снежной пыли.

— С богом, дети. — Всегда спокойный голос куратора дрогнул, но никто этого уже не заметил.

Десять стройных, практически обнаженных фигур гуськом, одна за другой, скользнули в щель и легким бегом двинулись вперед, в метель, в мороз, оставляя за собой узкие следы босых ног, которые мгновенно затягивались бешено клубящейся поземкой. Наконец силуэт последнего исчез в ревущем мареве вьюги. Куратор вздохнул и, коснувшись пульта, заставил створки ворот снова сомкнуться. Он еще несколько мгновений постоял, задумчиво поглядывая на закрывшиеся ворота, тяжело вздохнул и двинулся в обратный путь, в опустевшую секцию…

За последующую неделю последний тест прошел весь второй курс Терранского университета. Максимальное время прохождения теста составило шесть суток. Но за все время теста ни одна группа не добралась до последнего пункта маршрута врассыпную.

— Спасибо!

Ташка с улыбкой помахала проводнице. Та улыбнулась в ответ и тоже помахала рукой, затем поднялась наверх, откинула ступеньку и закрыла тяжелую дверь вагона. Поезд дернулся и начал медленно набирать ход. Ташка подождала, пока длинная зеленая змея не уползет со станции, проводила взглядом последний вагон с горящим красным огоньком и, подхватив чемодан, направилась к неказистому, облупленному зданию вокзала. Она не была дома два года. Прошлой зимой Ташка осталась на каникулы в Москве и вволю нагулялась по барам, кафешкам и дискотекам, а летом совершенно бесстыдно напросилась в гости к знакомой с факультета природных ресурсов, которая была родом из Джемете, и всласть накупалась и назагоралась на роскошных анапских пляжах. Ну а эту зиму они провели в «Гнезде»…

На привокзальной площади, считавшейся в Узловой чем-то вроде Сохо, в этот поздний час было довольно малолюдно. Из шести столбов освещения фонари горели только на двух. У тупиков тускло светили лампочками, прикрепленными под козырьками, две палатки со стандартным винно-сникерсным набором, причем Ташка могла дать голову на отсечение, что, несмотря на запрет, там из-под полы приторговывают и водкой. Уж ночью наверняка. Прямо напротив горела вывеска какой-то новой забегаловки с претенциозным названием «Монте-Карло». Половина лампочек внутри вывески перегорела, и она выглядела так же убого, как и все окружающее. Ташка усмехнулась. А чего еще можно было ожидать? В Узловой время остановилось.

Когда она, распахнув дверь, шагнула в сени, из горницы донеслись гулкие удары стареньких ходиков. Ташка замерла. Она столько раз за свою жизнь засыпала и просыпалась под их все еще звонкий и такой теплый, домашний бой, что у нее невольно перехватило дыхание. Тут из горницы послышался глуховатый голос матери:

— Отец, дверь хлопнула, пришел кто?

Ташка улыбнулась и, толкнув дверь, шагнула вперед. Перед ней стоял отец. В руках у него были блестевшие от воды чашки с блюдцами. Наверное, они с матерью только что пили чай, и мать, по заведенной привычке, пошла разбирать постель. А папка принялся за мытье посуды. Он всегда был немного рохлей и подкаблучником, ее папка. Мать работала кассиром на станции и была в Узловой фигурой заметной, а отец был простым рабочим ремонтных мастерских… Когда он увидел Ташку, у него задрожали руки и он, торопливо поставив чашки на стол, начал суетливо вытирать руки фартуком. О боже, как просто стало читать на лицах и в душах людей после прошедшей зимы! Ташке было абсолютно ясно все, что творилось в его душе. В тот теперь уже казавшийся таким далеким вечер, когда она прибежала домой в истерзанной одежде и с окровавленными ногами, он схватил топор и, яростно вращая глазами, выкрикнул:

— Кто?!

Но когда она, захлебываясь слезами, назвала своих истязателей, у отца точно так же задрожали руки, и он выронил топор. Потому что один из тех подонков был сын начальника станции, а выше власти в Узловой просто не существовало…

Однако сейчас все это казалось далеким и незначительным. Ташка улыбнулась, поставила чемодан и, шагнув вперед, обняла отца и прижалась щекой к его колючему лицу, обросшему за день короткой щетиной:

— Здравствуй, папка.

Он вздрогнул, и она поняла, что вся боль, что копилась в нем эти два года, пока она не переступала порога родного дома, который не смог ее защитить, вдруг как-то разом его отпустила. И отец не выдержал этого облегчения, из его глаз градом покатились слезы. Тут из-за занавески, скрывающей проем в соседнюю комнату, выскочила мать и, бессильно проговорив: