Когда псы плачут - читать онлайн книгу. Автор: Маркус Зузак cтр.№ 6

– Пр-ривет, дружище, – сказал цирюльник, когда я, забурившись поглубже в город, приглядел себе парикмахерскую, – Садись, я скоро.

В замызганном холле лежала изрядная куча журналов, хотя, глянув на обложки, всякий понял бы, что эта кипа пылится на столе не первый год. Там были «Тайм», «Роллинг стоун», что-то про рыбалку, «Ху уикли», какой-то компьютерный, «Блэк энд уайт», «Серфинг лайф» и вечная любовь – «Инсайд спорт». Само собой, в этом журнале самое приятное – не спорт, а едва прикрытая женщина, выставленная на обложку. Она обязательно упругая, а в глазах у нее призыв. Купальник маленький и изящный, ноги длинные, красивые и загорелые. А груди такие, что только мечтать потрогать и помять (прошу прощения, но вот так). Бедра у нее невероятно стройные, золотистый плоский живот, шея только мечтать присосаться. Губы обязательно пухлые и жадные. А в глазах написано: «Возьми меня».

Она всегда сногсшибательна.

Безупречно сногсшибательна.

Ты себе напоминаешь, что внутри журнала могут быть интересные статьи, но сам знаешь, что это брехня. В смысле, хорошие статьи там, конечно, есть, но черта с два ты взял «Инсайд спорт» из-за них. Только из-за женщины. Только. Уж поверьте.

Поэтому обычно я озирался кругом, убеждался, что никто не смотрит, брал «Инсайд спорт», быстро распахивал и притворялся, будто просматриваю оглавление, в поиске интересных статей. А сам (вполне предсказуемо) сверялся, на какой странице будет женщина с обложки.

На семьдесят шестой.

– Давай, приятель, – сказал парикмахер.

– Я?

– Так вроде никого больше нет, а?

«Да, но ведь, – думал я растерянно, – я еще не добрался до страницы семьдесят шесть».

Все прахом.

Парень изготовился стричь, и уж кого не стоит заставлять ждать – это чувака, который собирается тебя обкорнать. Он всевластен. Строго говоря, он мог бы с равным успехом быть Господом Богом. Такая вот у него власть. Несколько месяцев парикмахерских курсов, и вот этот человек становится на десять-пятнадцать минут самой важной персоной в твоей жизни. Золотое правило: не нервируй его, не то расплатишься по полной.

Я в тот же миг кинул журнал на стол, обложкой вниз, чтобы парикмахер не увидал сразу, какой я извращенец. Ему это удастся только потом, когда станет наводить порядок на столе.

Сидя в кресле (а это почти так же опасно, как на электрическом стуле), я раздумывал про всю эту ситуацию с женщиной на обложке.

– Коротко? – спросил цирюльник.

– Не, не очень, если можно. Я хочу немного отпустить, чтобы они не торчали постоянно.

– Легко сказать, ага?

– Ну.

Мы обменялись взглядами взаимной приязни, и мне стало гораздо легче под обстрелом ножниц, кресла и парикмахера.

Он принялся стричь, а я, как сказал минуту назад, размышлял об обложках с красотками. На их счет у меня была, и сейчас есть, своя теория: меня, конечно же, возбуждает плотская сторона женщины. Но все же я искренне верю, что моя похоть – это лишь поверхность моей натуры, а в ее недрах, глубоко под поверхностью живет куда более острое желание сделать женщине приятно, быть кавалером и хмелеть от ее души.

Я искренне в это верю.

Искренне.

Однако, нужно было бросить раздумья и поболтать с парикмахером. Таково еще одно правило посещения цирюльни. Если говоришь с мастером и сумеешь ему понравиться, может, он и не напортачит. Ну можно на это надеяться. Не обязательно тебя ждет немедленный успех, но повлиять может, так что пробуешь. В мире брадобреев никаких гарантий не бывает. Тут решает случай, что бы ты сам ни думал по этому поводу. Нужно было завязывать разговор – и поскорее.

– Как вообще бизнес? – спросил я, пока чувак прорубался сквозь чащу моих звериных волосьев.

– Эх, знаешь, приятель. – Он на миг бросил стричь и улыбнулся мне в зеркало. – По-разному. Держусь на плаву. Это главное.

Потом мы еще немного поболтали, и он рассказал мне, сколько лет работает в городе, как сильно изменились люди. Со всем, что он говорил, я соглашался или опасным кивком головы или негромким «Да, наверное, так». Сказать по правде, он был довольно клевый мужик. Дородный. Косматый. С хриплым голосом.

Я спросил, не над парикмахерской ли он и живет, и он ответил:

– Да, последние двадцать пять лет.

Тут мне стало его слегка жаль: я представил, что он никуда не ходит и ничем не занимается. Стрижет. Ужинает в одиночестве. Может, из микроволновки (хотя его ужины вряд ли могли быть хуже тех, что нам готовила миссис Волф, благослови ее Бог).

– Можно спросить, вы были женаты? – спросил я его.

– Конечно, можно, – ответил он. – Женат был, но несколько лет назад она умерла. Я хожу на могилу каждые выходные, но не ношу цветов. Не разговариваю. – Он негромко вздохнул – рассказывал без всяких ужимок. Просто. – Хочется верить, что этого ей хватало при жизни, понимаешь?

Я кивнул.

– Мертвым это уже ни к чему. Это нужно делать, пока вы оба живы.

Он уже несколько секунд не стриг, и я мог без опаски кивать и кивать. И я спросил:

– Ну а что вы делаете, когда приходите на могилу?

Он улыбнулся.

– Вспоминаю. Что ж еще.

«Красиво», – подумал я, но вслух не сказал. Только улыбался через зеркало мужику за спиной: я представил, как он, большой, косматый, стоит над могилой, зная, что делал все, как нужно. И представил еще себя рядом с ним, в ненастный серый день. Его – в белом парикмахерском халате. Себя – как обычно. Джинсы. Фуфайка. Ветровка.

– Ну как? – спросил он в моем видении.

– Ну как? – спросил он в парикмахерской.

Я очнулся и ответил:

– Отлично, спасибо большое, все классно.

Хотя знал, что через сорок восемь часов вихры опять будут торчать, как захотят. А все равно был доволен и не только стрижкой. Разговором тоже.

Стоя посреди собственных волос, я отдал ему двенадцать долларов и сказал:

– Большое спасибо. Приятно с вами поговорить.

– Взаимно.

Большой косматый парикмахер улыбнулся, и мне стало стыдно за журнал. Оставалось лишь надеяться, что он поймет про разные слои моей натуры. Ведь он, в конце концов, парикмахер. У парикмахеров есть все ответы, как управлять страной – так же как у таксистов и кошмарных радиожурналистов. Я еще раз поблагодарил и распрощался.

Вышел на улицу, и был еще ранний вечер, так что: «Почему бы нет? – сказал я себе. – Можно и в Глиб».

И ни к чему договаривать, что я туда оправился и стоял под окнами той девчонки.

Стефани.

Смотреть, как за плечами города оседает солнце, оттуда не хуже, чем из любого другого места, и, потоптавшись, я уселся под стеной и снова стал думать про парикмахера.