Бесцветный Цкуру Тадзаки и годы его странствий - читать онлайн книгу. Автор: Харуки Мураками cтр.№ 2

Все пятеро жили в пригородах, в семьях зажиточно-среднего класса [3] . Их отцы – из поколения беби-бума – служили экспертами в солидных компаниях и на образование своих чад не скупились. Все пять семей благополучны были хотя бы внешне, никто не в разводе, матери – домохозяйки. В старшие классы без экзаменов не перейти, так что успеваемость у каждого из пятерки была неплохая. В общем, все выросли примерно в одной среде и похожи друг на друга оказались больше, чем отличались.

А кроме того, всех, кроме Цкуру Тадзаки, объединяло еще одно случайное сходство. У каждого из его друзей фамилия происходила от какого-нибудь цвета. Парней звали Акама́цу и Оу́ми, девчонок – Сиранэ́ и Куро́но. И только фамилия Тадзаки никакого отношения к цвету не имела [4] . Из-за этого он всегда ощущал себя не таким, как все. Разумеется, характер человека не зависит от того, есть ли в его имени какой-нибудь цвет. Это понятно. Но Цкуру собственная «бесцветность» огорчала и даже злила. Остальные же четверо, не сговариваясь, стали называть друг друга просто по цветам – Красный и Синий, Белая и Черная. И только его по-прежнему звали Тадзаки. Эх, то и дело сокрушался он про себя, почему я тоже не родился с «цветной» фамилией? Как было бы здорово…

Красный был талантом в учебе. И хотя никто не видел, чтобы он когда-либо усердно занимался, по всем предметам он учился лучше всех в классе. Однако носа не задирал; напротив, всегда делал шаг назад и следил, чтобы не опережать остальных. Словно стеснялся того, что умный. Зато, как свойственно низкоросликам (даже взрослым Красный так и остался маленьким), если уж вбивал себе что-нибудь в голову, даже самый пустяк, от идеи своей не отступался почти никогда. Часто злился на учителей, если те объясняли чересчур нелогично или запутанно. И перфекционист притом – когда проигрывал в теннис, впадал в затяжные депрессии. Не то чтобы он боялся проигрышей в принципе, но долго ходил надутый и молчаливый. Остальные четверо подтрунивали над его угрюмостью, пока Красный сам не расхохочется. Отец его был профессором экономики и преподавал в университете Нагои.

Синий был форвардом в школьной сборной по регби. Безупречно сложен. В выпускном классе его даже выбрали капитаном команды. Плечистый, грудь колесом, скулы широкие, голос громкий, нос картошкой. Агрессивный игрок, вечно в свежих ссадинах и царапинах. К учебе рвения он не проявлял, и многим нравилось его жизнелюбие. С людьми Синий разговаривал внятно, глядя прямо в глаза. Идеальный обжора к тому же – мог есть что угодно с таким видом, будто ничего вкуснее в жизни не пробовал. Плохо о людях он никогда не отзывался и мгновенно запоминал любого по имени. Больше слушал других, чем говорил сам, и бывал душой любой компании. Цкуру до сих пор вспоминает, как перед началом матча Синий размахивал руками и разогревал товарищей по команде задиристыми лозунгами.

– Слушайте все! – кричал он. – Сегодня мы победим! Вопрос только один – как победим и с каким счетом. Но победим – это факт! Проигрыш невозможен! Победа – будет – за нами!

– Победа – будет – за нами! – хором орала вся команда и выбегала на поле.

Команда, впрочем, оставляла желать лучшего. Сам-то Синий был прирожденным атлетом и умным игроком, а вот соратники его звезд с неба не хватали. На всеяпонских соревнованиях среди школьников-юниоров они то и дело проигрывали. Но Синий и после очередного поражения не очень расстраивался.

– Самое важное – воля к победе, – повторял он. – В этой жизни невозможно только побеждать. Должны быть и поражения. Как солнышко и дождь, вперемежку.

– Ну да, – однажды поддела его Черная. – Только иногда случаются особо затяжные дожди…

Синий с грустью покачал головой.

– Не путай регби с теннисом или бейсболом. В регби матч состоится в любую погоду.

– Даже если льет как из ведра? – удивилась Белая. Спортом она не интересовалась и почти ничего в нем не смыслила.

– А как же! – ответил ей Красный тоном знатока. – В регби матч не отменяют и не останавливают, какой бы ливень ни хлынул. Поэтому каждый год по нескольку регбистов захлебывается насмерть в какой-нибудь луже.

– Ужас какой! – содрогнулась Белая.

– Вот дурочка… Шуток не понимаешь? – усмехнулась Черная, закатывая глаза.

– Я не о том, – продолжал Красный. – Я просто хотел сказать, что умело проигрывать – тоже большое искусство…

– Которое ты оттачиваешь каждый день? – тут же съязвила Черная.

Белая была круглоликой, точно старинная японская кукла, но высокой и стройной – вылитая фотомодель. Длинные черные волосы блестели, будто лакированные. Когда она шла по улице, на нее оборачивались прохожие, а сама Белая держалась так, словно тяготилась своей красотой. Серьезная девушка, она совершенно не умела хранить спокойствие, если понимала, что кому-нибудь нравится. Прекрасная пианистка – но никогда не играла для тех, кого плохо знала, хотя казалась удивительно счастливой, когда учила музыке своих дошколят. И больше, пожалуй, никогда и нигде не выглядела такой смирной и просветленной. Есть дети, говорила она, которые не могут нормально учиться, но тонко чувствуют музыку, и этот талант слишком непростительно зарывать в землю… Но в той старенькой школе не было ничего, кроме раздолбанного пианино, и потому они поставили себе сверхзадачу: надо, чтобы у школы появился новый инструмент. Подрабатывали все лето. На музыкальной фабрике их поддержали. И вот, наконец, им достался отличный рояль. Случилось это весной их последнего школьного года. Такая бурная бескорыстная деятельность не осталась незамеченной, и о них даже написали в газете.

Белая обожала животных; едва разговор заходил о ее любимых котиках и собачках, она, обычно немногословная, тут же преображалась и начинала болтать без умолку, словно под гипнозом. Сама Белая утверждала, что мечтает стать ветеринаром, но Цкуру не мог представить, как бы она разрезала скальпелем живот лабрадору или ковырялась в прямой кишке захворавшей лошади. А ведь в любой ветеринарной клинике без такого никак. Отец ее управлял частной гинекологической консультацией.

А Черная в любой толпе выделялась ростом. Приятное лицо, теплый взгляд, вся крупная, полноватая, пышногрудая уже в шестнадцать. Нравом крута, независима в суждениях, быстро говорит, вертит головой по сторонам. По гуманитарным предметам – отличница, а вот точные науки еле тянула. Отец ее владел аудиторской фирмой, но на помощь дочери в делах даже не рассчитывал. Иногда Цкуру подтягивал ее по математике. Язык у Черной был до того остер, что разговаривать с ней было – все равно что кататься на американских горках. И без книги в руках ее никогда не видели.