Эволюция личности - читать онлайн книгу. Автор: Михай Чиксентмихайи cтр.№ 65

Коллективные религиозные символы также обозначают власть, только не светскую, а духовную. Как заметил Генри Адамс, великие средневековые соборы были гигантскими кладезями психической энергии {160}, чем-то вроде больших электротурбин столетней давности. Их современные аналоги — ядерные реакторы, суперколлайдеры и космические центры. Они трансформируют необходимые для их создания человеческие усилия во внушающие священный ужас образы таинственной силы, которые, в свою очередь, повышают самооценку тех, кто с ними отождествляется.

Коллективное могущество, особенно его религиозная разновидность, не обязательно подразумевает физическую мощь или власть над материальными объектами. Множество готических соборов посвящено Деве Марии, и для христианской иконографии в целом гораздо более характерны образы кротости, страдания, мягкости, чем неприкрытой силы. Но как утверждает христианство, кроткие наследуют мир: кроткое заступничество Богородицы смягчило суд Бога-Отца. Власть — вещь гораздо более тонкая, чем мог представить себе Сталин, когда с насмешкой спросил, сколько дивизий под началом у папы римского.

И тем не менее большинство создаваемых людьми на индивидуальном или коллективном уровне образов в некотором отношении служат знаками власти — влияния на других людей, управления развитием событий или просто готовности идти своим путем. Конечно, с эволюционной точки зрения это важная функция образов личности. Можно утверждать, что они дают нам цели, открывающие новые возможности, и влекут нас к будущему. Но, может быть, на этом пути лучше взять себе в проводники какие-то определенные образы?

Образы идеальной личности

Где найти созданные человечеством образы, определяющие направление и цель его развития? Само богатство людского воображения затрудняет поиск подходящих примеров. Множество изображений богов, ангелов, демонов и антропоморфных животных поначалу могут показаться яркими образцами для подражания, но в конечном счете их приходится отвергнуть. То, как культура представляет богов и демонов, отчасти помогает нам понять, что она понимает под сверхчеловеческими силами, но ее истинные устремления проявляются в реальных мужских и женских образах.

Традиционный для Запада идеал человека {161} почти 3000 лет назад сформировали греческие скульпторы. Своеобразные, но хорошо узнаваемые образцы были созданы в Египте, Китае и Индии. Гораздо труднее обнаружить индивидуальные образы действительно живших мужчин и женщин не в так называемых великих цивилизациях. Типичный стиль высокоразвитых культур Меланезии, Африки и Нового Света правильнее всего будет назвать экспрессионистским. Тела обычно непропорциональны, чтобы подчеркнуть желаемые или значимые с магической точки зрения черты — огромные глаза, гипертрофированные гениталии. Положения тела следуют заданным образцам и ритуальным предписаниям.

Конечно, может быть, резьба на боевом каноэ маори и фриз древнеегипетского или древнегреческого храма отличаются лишь пропорциями, а образы, созданные в незападных культурах, отображают идеального человека своего времени. Застывшая, предписанная ритуалом поза могла означать, что человек дисциплинирован, владеет своим телом и пребывает в гармонии с законами племени и богов. Приапический фаллос явно идеализировался — что может быть эталоном для мужчины, как не сексуальные сверхспособности? Даже фараоны окружали себя огромным фаллическими обелисками, а постаменты для римских бюстов были украшены эрегированными пенисами.

Несколько более твердую почву для истолкования смысла скульптурных изображений человека дает классический период греческой культуры. Вот, например, как Арнольд Хаузер интерпретирует иконографию архаических куросов VII века до н. э. и более поздних статуй времен Поликлита: «Тогда закладывались основы этики благородного сословия: концепция арете с ее культом физической подготовки и воинской дисциплины, основанная на традиции, рождении и расе; концепция калокагатии — идеального соотношения телесного и духовного, физических и моральных качеств; и софросюне с идеалом самоограничения, дисциплины и умеренности».

Хаузер утверждает, что в Греции конца аристократического периода благородное воинское сословие, начавшее уступать политическую власть богатеющему классу торговцев, решило запечатлеть свои сословные добродетели в мраморе.

Очевидно, правление военной аристократии было основано на физической выносливости, умеренности, самодисциплине. Эти статуи должны были сдержать стремление амбициозных торговцев узурпировать власть. Кроме того, Хаузер полагает, что статуи, созданные несколько столетий спустя в эпоху Праксителя и Лисиппа, отражают новые ценности, принесенные в Афины классом торговцев. В новых человеческих фигурах видится гуманистическая просвещенность, отдающая предпочтение красоте перед силой, гибкости ума перед твердостью характера, естественности перед дисциплиной.

Многие идеалы, воплощенные в древнегреческой скульптуре, можно обнаружить и в изображениях человека, типичных для культуры Востока, особенно в фигурах мудрецов и бодхисатв — просветленных существ. Блаженная улыбка, сконцентрированная энергия и безмятежность греческого куроса, подчиненного некоей внутренней дисциплине, повторяются в тысячах образов Будды по всей Восточной Азии. Несмотря на значительные культурные различия, все великие цивилизации от Египта до Японии считали подобное состояние сознания высочайшим проявлением личности — спокойная сила, сдержанная энергия человека, пребывающего в мире с собой и Вселенной.

Что-то от этой внутренней безмятежности осталось и после падения классических цивилизаций. В глазах суровых византийских ликов сохранилось некое подобие того душевного спокойствия. Затем оно перекочевало в средневековые изображения. Великолепные фрески в соборах {162} ярко и красочно изображали в наставление верующим идеал христианской жизни. Мученики и девственницы являлись прихожанам в полном цвете своего морального превосходства, тут же можно было увидеть, какое воздаяние их ждет, а терзания тех, кто отказывался жить по законам Церкви, изображались в ужасающих подробностях.

Христианские наставники верили, что образы святых прекрасно демонстрируют детям желанные добродетели, а может, и действительно внедряют их в юные души. Вот как в конце XIV века Джованни Доминичи {163} советует украсить свой дом: «…изображения святых отроков, юных девственниц, в коих твой сын, еще в пеленах, увидит себя… Я хотел показать им Агнессу с ягненком, Цецилию с увитой розами головой, Елизавету с цветами в руках, Катерину на колесе и другие образы, которые с младых ногтей привьют им любовь к девственности, стремление ко Христу, ненависть к греху, отвращение к тщеславию и совету нечестивых и позволят со временем узреть Святого всех святых».

В эпоху Возрождения, как и во времена Праксителя в Греции, человеку почти удалось выйти из своей «скорлупы» и обрести ни с чем не сравнимую естественность и свободу. Опьяненные невиданными возможностями, художники придают фигурам любое положение и облик. Человечество может стать чем угодно. Источник его силы подчинен уже не божественной власти, а решимости индивида полностью реализовать свой потенциал. Как говорил в начале XVII века Джулио Манчини {164}, мастерски написанная картина помогает даже родить красивых детей: «То, что возбуждает сладострастие, должно находиться в опочивальнях. Отцу семейства нужно прятать это и доставать лишь, когда он идет туда со своей женой или не слишком разборчивой наложницей. Подобные сладострастные картины хороши в комнате, где муж сходится со своей супругой, поскольку они возбуждают его и помогают зачать красивых, здоровых, очаровательных детей… поскольку каждый родитель, созерцая такие картины, запечатлеет в своем семени суть ее образа».