Зона затопления - читать онлайн книгу. Автор: Роман Сенчин cтр.№ 74

Никитка не то чтобы заметно подрос за этот неполный год, но пополнел, что ли, посерьёзнел. Стал похож на мужичка. В основном сидел на кровати, играл в тонкой пластиковой плашке.

– А что эт у тебя такое? – кивнул Игнатий Андреевич на плашку.

– Айфон… Он как телефон… и еще много другого есть. – Никитка отвечал, серьезно глядя в экранчик, двигая по нему пальцем.

– Новое изобретенье?.. Может, погулять пойдем?

– А куда?

– Ну, это… Тут площадки есть детские. Качели.

Внук промолчал. Игнатий Андреевич придумал другое:

– Или давай на рыбалку. А? У меня удочки есть, снасти. Наладимся и поедем.

– А долго ехать? – не отрывая глаз от экранчика, спросил Никитка.

– Минут двадцать.

Сказав это, Игнатий Андреевич с минуту ждал реакции внука – или «поехали», или «да ну, далеко». Но он молчал, казалось, не услышав последних слов деда. Да нет, слышал… Игнатия Андреевича кольнула обида, и он собрался сказать Никитке, что нельзя так себя вести. Предложили тебе – отвечай…

Никитка опередил неожиданным вопросом:

– Дедушка, а у тебя огород есть?

– А?.. Нет, нету теперь… В деревне был. Помнишь деревню?

Внук оторвал взгляд от экранчика, коротко глянул на Игнатия Андреевича.

– Нет, не помню.

– Ну да, тебе года три было. Куда помнить… Большой огород был, арбузы росли. Ты как-то объелся… – Игнатий Андреевич хотел досказать – «и описался», но не стал. – Малина, смородина… Много было всего.

Снова молчание, и теперь не тягостное. Игнатий Андреевич мысленно ходил по огороду…

– Дедушка, – позвал Никита.

– А?

– Дедушка, а деревни теперь совсем нету?

– Ты, это… ты лучше «деда» говори. – О деревне было тяжело говорить. – Мы своих всегда «деда», «баба» называли.

– «Баба» же плохое слово.

– Почему это?.. А, ну это в другом ведь смысле. А бабушку бабой можно называть. Ничего…

Снова в разговоре прореха. Потом новый, еще более тяжелый вопрос:

– Деда, почему мы все так скучно живем? Почему у нас домы такие скучные?

– Как – скучные?

– Не как у народных людей. – Никитка отложил свой айфон и заговорил необычно для себя торопливо и горячо: – Я когда президентом стану, сделаю, что все будут в отдельных домах жить. И чтобы у всех были свои коровки, и свинки, и куры. И женщины будут женскую работу делать, а мужчины – мужчинскую.

– Хм, – с озадаченной улыбкой кивнул Игнатий Андреевич. – Хорошо бы… Правильно мыслишь.

– А сейчас неправильная жизнь. Все перепуталось. Женщины как мужчины есть, и мужчины как женщины совсем. И делать нечего, когда не на работе, не в садике. Дома сидим и… и нечего.

– Да, Никит, в деревне некогда было скучать. Как с утра начиналось… – Игнатий Андреевич решил объяснить, почему многие живут в городах: – Государству города нужны, чтобы много людей вместе жили. Заводы, фабрики… Рабочие должны рядом быть, для них и стали строить большие дома с квартирами такими вот… А там и другие все так жить стали.

– А вот в фильмах иностранных в городах в отдельных домах живут. Там лужайки у них, и огороды есть…

– Ну да, видал. Но не все так… Это какие должны быть пространства, чтоб миллион людей на земле поселить… Но, конечно, так правильней. И у вас ведь в Ачинске тоже много изб с огородами.

– Их сносят, большие домы ставят.

Игнатий Андреевич улыбнулся на это «домы». Поправлять не стал. Покачал головой:

– Ну да, ну да…

– Я маму с папой прошу дом купить, они не хотят.

– Почему?

– Что времени нет на него. И не надо на грядках кланяться, говорят… Папа получает хорошо – можем что надо покупать. Ну, еду разную.

– Так-то так, только ненадежно это все. Зарплаты, город. В любой момент может так получиться, что все снова к земле кинутся… Да уже счас вон целые замки строят вокруг Москвы. Гектарами землю скупают. Готовятся…

– К чему готовятся? – с какой-то взрослой тревогой спросил Никитка.

– Что придется на земле жить. Самим всё ро́стить, как ты велишь, когда президентом будешь… Вспашут свои лужайки и картошкой засадят, а те, кто в квартирах, – пойдут по миру.

Никитка тяжело вздохнул и снова взялся за айфон.

– Ну чего, едем рыбачить? – спросил Игнатий Андреевич.

Внук буркнул:

– Не хочу.

На памяти Игнатия Андреевича из всех церковных праздников отмечали, помнили один – Пасху. Даже в годы гонений на веру красили яйца, пекли куличи и в воскресенье приветствовали друг друга не обычным «здорово», «здравствуйте», а – «Христос воскресе». И даже партийные отвечали в этот день: «Воистину воскресе!»

Церковь в их селе была закрыта, а потом ее, деревянную, обветшавшую, свалили, построили на ее месте клуб; в избах не осталось красных углов – иконки, если и были, стояли в дальних комнатах на комодах или скрывались в буфетах, за зеркалом. Но в Пасху их доставали, выставляли на виду, зажигали свечи… Постящихся Игнатий Андреевич не встречал, хотя в последнюю неделю перед Пасхой многие ограничивали себя, особенно в яйцах – даже ребятишкам запрещали их есть, а яйца были одним из главных продуктов: мясо далеко не всегда имелось, а яйцо-другое выпил, и сыт…

Под конец восьмидесятых с религией стало посвободней, хотя в их деревне, да и по району это никак не проявлялось – церквей не строили, обрядов не соблюдали. Случалось, крестились, но если выезжали в Красноярск или другие крупные города… В Кутае здание храма вроде бы вернули церкви, но это ускорило его превращение в руины. Был там до этого склад под крышей, с застекленными зарешеченными окнами, а через полгода бесхозности остались голые стены. Потом и стены стали рушиться… Некоторые местные жители, а в основном приезжие специалисты забили тревогу, правда, ничего это не дало: «Все равно территория уйдет под воду. Какой смысл восстанавливать?» Возникла идея перенести стены с уникальными узорами в Колпинск или Енисейск, и тоже быстро умерла: «Нет средств на столь сложную операцию. Для Сибири, конечно, кладка уникальная, но в европейской части России подобных храмов в избытке». И в итоге стены церкви были затоплены – даже на подрыв их дирекция по подготовке не стала тратиться.

В новом райцентре – Колпинске – построили большой Преображенский собор. Прихожан было немного, но почти всегда кто-нибудь молился или пытался молиться. Обращались с просьбами к богу.

Игнатий Андреевич верующим себя не считал. В ранней юности посмеивался над крестившимися на заколоченную черную церковку женщинами. Однажды об этом узнала мать, подбежала к нему со страшным лицом, толкнула в грудь: «Не смей-й! Не смей смеяться! Это нам пофартило, что живы все, отец целым с войны вернулся. А им… Им только и осталось кресты класть на себя!»