Глава девятнадцатая
Инна Фелтон была очень несчастна. Однажды тебе откроют глаза, и ты будешь вынуждена посмотреть правде в лицо, и, разглядев эту правду, уже не вернешься в то безмятежное время, когда ни о чем не подозревала. Она заперла дверь и, сидя в пустой комнате, думала о Сириле. Думала о том, придет ли он, повернет ли ручку двери, постарается ли уговорить ее впустить его.
Долгое время она простояла у окна, глядя на море, но он все не шел. Постепенно наступило облегчение, которое испытываешь, когда решаешь не изводить себя больше, оставив всякую надежду. Ночь была чудесная — мягкий свет струился с неба, пронизывая темноту. Она могла разглядеть цветок у садовой стены, мерцающий, словно призрак, и еще только набирающий розовый цвет. Она могла видеть непреклонное медленное течение прилива. Вода прибывала. Там, где только что лежал гладкий блестящий песок, ритмично бились волны. Вершина рифа, еще недавно ясно различимая, теперь исчезла, волна накрыла ее. Ты не в силах остановить такие вещи, как прилив, течение мыслей или события, уготованные тебе судьбой.
Она простояла так долгое время, прежде чем разделась. В комнате были большие старые напольные часы с размеренным мелодичным тиканьем и размеренным же и громким боем. И если она просыпалась среди ночи, ей нравилось чувствовать, что они рядом, и что, если она прислушается, они «скажут» ей, который час. Она часто просыпалась по ночам, и часы скрашивали ее одиночество. Она подошла к кровати и услышала, как часы пробили один гулкий удар, означавший, что начался новый день. Она застыла на месте, слушая, потому что потеряла счет времени и не была уверена в том, что часы не пробили и второй раз.
Она сделала шаг, чтобы направиться к кровати, как услышала едва различимый шорох на лестнице. Она замерла, потому что знала, что это был за звук. Если наступить на половицу рядом со свободной комнатой, то она скрипела. Инна слышала этот скрип всякий раз, когда входила и выходила с мылом, с полотенцами, с постельным бельем, готовя комнату для Сирила. Остальные половицы были прочными. Скрипела только одна. Она неподвижно стояла, устремив взгляд на дверную ручку в ожидании, что та повернется. Горел ночник. Ее пробрала дрожь при мысли, что свет, должно быть, пробивается узкой полоской под дверью.
Прежде чем она осознала, что собирается сделать, рука ее протянулась к ночнику и повернула выключатель. Потом она подошла к двери и встала рядом, положив палец на ручку, чтобы почувствовать ее поворот. Она ничего не слышала. Половица больше не скрипела. У нее было чувство, что поблизости никого нет. Она подумала, что почувствовала, если бы Сирил прошел через лестничную площадку к ее двери босиком. Ее сердце колотилось так, что было трудно дышать, и вдруг ей пришло в голову, что она уже не может почувствовать этого. Неужели она так сильно изменилась? Она не знала.
Раздался другой звук. Не рядом с дверью. Возможно, на лестнице. Возможно, даже дальше — в прихожей. Она повернула ключ в замке. Затем положила ладонь на ручку и повернула ее тоже. Дверь тихо открылась. На лестнице было темно и пусто. Очень слабый свет проникал из прихожей. Освещение было настолько тусклым, что едва рассеивало темноту, но она могла рассмотреть линию лестничных перил, тяжелых и черных по сравнению с сумраком, начинавшимся ниже.
Инна вышла из комнаты, миновав короткий коридор, ведущий в другой дом. Дверь в его конце была заперта на два засова — вверху и внизу. Такие двери были на каждом этаже, и все запертые на засовы с этой стороны, на ключ — с другой. Она подошла к лестнице, но прежде, чем обогнула стойку перил, вновь услышала какой-то звук, но на этот раз она знала, что это было. Кто-то отодвигал засовы на двери в прихожей.
Она почти застыла на месте и прислушалась. Точно такой же короткий коридор был и внизу, и на двери в его конце точно такие же два засова. Поскольку она слышала звук дважды, он уже не мог повториться, потому что оба засова, должно быть, были открыты. Единственный звук, которого можно было ожидать — это звук поворачивающегося ключа на той стороне. Но его могли уже повернуть, еще до того, как она вышла из комнаты. Если так, то она его не услышит. Она почти не дышала.
И он раздался, лишь слабый щелчок, и, прежде чем она успела осознать, слышала она его или нет, она поняла, что дверь отворилась, и кто-то прошел через нее. Теперь в коридоре было два человека, причем один из них пришел из другого дома. Два человека, и одним из них был Сирил, спустившийся вниз по лестнице и отодвинувший засовы.
Ее колени тряслись. Она облокотилась на стойку перил, а потом опустилась на пол, почти припав к перилам. Они спрятали ее, но она могла смотреть сквозь них. Она села, не потому, что надо было спрятаться, а потому, что дрожали ноги. Однако в результате Инна обнаружила, что защищена от того, чтобы быть замеченной, и оказалась в более выгодной позиции, чтобы наблюдать. Если бы в коридоре сейчас горел свет, она могла бы рассмотреть его от начала до конца.
А потом свет загорелся — ослепительно яркий луч маленького карманного фонарика. Он осветил поверхность двери между двумя домами, старую темную краску, местами поцарапанную и облупившуюся. Он скакнул через нее, и сомнений больше не оставалось: дверь была закрыта.
Словно солнечный зайчик по водной глади, он скользнул по темной женской юбке, по бледной женской руке со сверкающими ногтями кроваво-красного цвета, и замер на полу дрожащим кружком.
Как только Инна увидела эту руку, она поняла, что никто иная, как Хелен Эдриан прошла через дверь в стене. Ее внезапно охватили злость, чувство обиды и боль. Час ночи, а Сирил прокрался сюда, чтобы впустить Хелен Эдриан. Сейчас они стояли в коридоре. Она могла слышать, как они шепчутся. Это был слабейший из слабых звуков, словно шорох листвы на ветру. Круглый глаз фонарика был направлен в пол, и свет его дрожал и двигался, и перемещался. На стене был ряд крючков, на которых висели старые плащи, ее и Мэриан, зонтики и пара шарфов. Фонарик скакнул вверх. Сирил держал его в левой руке. Она видела, как его правая рука, войдя в луч света, сняла с крючка один из плащей. Затем свет фонарика снова упал на пол, а за ним и шарф Мэриан. Это был новый шарф, который она купила недавно. Необычной квадратной формы. Очень яркий и симпатичный, в голубых и желтых тонах. Он упал прямо в центр светового круга, и Инна рассердилась, потому что шарф был новым, и потому что Мэриан любила его, и потому что это была одна из немногих вещей, которые Мэриан купила себе. Удивительно было то, что несмотря на происходящее, она почувствовала невероятную злость на Сирила из-за шарфа Мэриан.
А потом она даже больше, чем просто разозлилась, она пришла в ярость. Раздался шорох — Хелен Эдриан надевала плащ Мэриан. Это был просто старый плащ, но она не имела никакого права вваливаться сюда посреди ночи и брать его.
Луч фонарика скользнул туда и обратно по голубому с желтым рисунку шарфа, лежащего на полу. Она увидела, как рука Хелен Эдриан в поношенном рукаве плаща появилась в свете, она увидела руку с кроваво-красными ногтями. Свет обратился в сторону прихожей. Двое людей в коридоре пошли в этом направлении. Хелен Эдриан повязывала шарф поверх волос. Не то чтобы она смеялась, но в ее шепоте слышались смешливые нотки. Он доносился до лестничной площадки. Инна слышала, как она сказала: