При упоминании акул лицо Рахбара просветлело, а глаза исполнилось нежности, как если бы я вдруг заговорил о молочных поросятах.
– Акулы – это лишенные чешуи рыбы, которым ведома справедливость. Они глуповаты, но их души чисты, и человек легко находит с ними общий язык, если хотя бы немного старается. Я же говорю про саламандр – существ, обладающих не только злою волей, но и отягощенных разумом! Наделенных способностями злоумышлять, хитрить, строить козни и действовать сообща!
– И строить города, – ввернул дядя Вова.
– Совершенно верно! Наши ныряльщики за жемчугом неоднократно эти города видели. И многие из них поплатились жизнью за свое любопытство!
– И что у них? Всё как у нас? Дворцы, рынки, общественный транспорт?
– Дома и крепости точно есть. Относительно прочего рассказывают всякое, – ответил Рахбар. По его лицу я видел: он верит далеко не всем рассказам.
– Но мы же скорее всего не увидим этих… как вы сказали, саламандр? – спросил я, отхлебывая добрые два глотка рома. – Вы же проложили курс вдали от их города, так?
Рахбар лихорадочно закивал.
– Конечно! И капитан Курр, и высокомудрый Шень Ди уверены, что в этот раз опасности нет никакой. Но только… – Рахбар потупился.
– Только – что?
– Но только брат… мой брат Дидо, за день до нашего выхода в море прислал мне с почтовым альбатросом сообщение. Уверяет, что саламандры овладели новым искусством и теперь эти бестии совершают дальние набеги, используя… ездовых кашалотов!
– Ездовых кого? – дядя Вова поперхнулся акулятиной.
Лицо Рахбара стало бледным и строгим.
– Кашалотов. Они седлают их, как мы лошадей, и ездят вдвадцатером на одном, общаясь с ним на своем морском языке… Саламандры расплачиваются с кашалотами частью своей добычи – телами матросов с захваченных кораблей.
– Может, ошибся твой брат? Может, не все так плохо?
– Может, и ошибся… Но только тот корабль, на который мой брат нанялся штурманом, из последнего плавания в порт не вернулся, – вздохнул Рахбар.
Остаток рома мы выдули с такой быстротой, как будто это был не ром, а вода.
Потом, в неверном свете растущей луны, я долго сидел на палубе и всматривался в морские дали. Моим сердцем владела тоска по дому и, как ни странно, надежда – надежда на то, что однажды все как-то образуется.
О чудовищах морских глубин я старательно не вспоминал.
Глава 9. Саламандры!
На борту галеаса «Голодный кракен»
Жемчужное море
К рассказам штурмана Рахбара дядя Вова отнесся более чем серьезно. Уж не знаю, что тому было виной: то ли врожденная внушаемость, то ли выпитый ром.
Как бы там ни было, следующим вечером мой напарник уговорил меня вытащить на боевое дежурство два крупнокалиберных пулемета (которые до того момента спокойно лежали в нашей с ним каюте).
Один пулемет – это был старенький «Браунинг» – мы разместили на фордеке.
Второй – «Утес» – угнездился на ахтердеке.
Боеприпасы к ним обоим имелись в изобилии – сомалийские пираты люди запасливые. Проблему составляли сектора обстрела.
Дело в том, что специальные деревянные башенки в носу и корме по обоим бортам уже были заняты катапультами. Нам же пришлось разместить свое хозяйство прямо на досках палубы. Но высокий сплошной фальшборт и другие «архитектурные излишества», как выразился дядя Вова, не позволяли нам взять под прицел значительную часть горизонта.
Например, из «Браунинга» мы не могли вести огонь ни прямо по курсу (мешал деревянный кракен на форштевне), ни по обеим раковинам – конкретнее, в секторах по сорок пять градусов в стороны от кракена.
Зато со своей носовой позиции мы очень даже могли обстреливать акваторию в районе обеих весельных групп по бортам, ведя огонь фактически в корму корабля.
С «Утесом» дела обстояли несколько лучше, но общий смысл был тот же: из этого пулемета удобно было вести огонь в нос, то есть по обеим раковинам, и проблематично – за транец.
Я это рассказываю так подробно потому, что уже совсем скоро все эти нюансы оказались в прямом смысле жизненно важны.
Дядя Вова подытожил наше ночное бдение частушкой, которой его научил отец, всю молодость проведший на «комсомольских стройках»:
Приезжай ко мне на БАМ —
Я тебе на рельсах дам.
– Это ты к чему?
– К тому, что если саламандры придут, мы им дадим звезды!
– Но в частушке, по-моему, совсем не про это! А про женщину, которая ждет не дождется своего мужчину, чтобы… гхм… того сего…
– А разница? – дядя Вова поглядел на меня с недоумением.
Луна серебрила коротко остриженную голову старшины, а крепкий морской ветер шелестел брючинами его широких штанов с двумя десятками накладных карманов. Морской волк как он есть!
Ночь прошла спокойно, а вот позавтракать нам не дали.
Стоило мне только вонзить зубы в лепешку с бастурмой, как с марса донесся истошный крик дозорного:
– Саламандры!
Мы с дядей Вовой переглянулись. Должен сказать, что в наших взглядах сквозила не только тревога, не только удивление по поводу того, что фантастический рассказ штурмана Рахбара сбывается, но и детское какое-то удовлетворение: ночные труды не пропали всуе!
Мы вскочили из-за стола и, схватив автоматы, бросились в нос корабля.
Пока мы проталкивались через всеобщую тревожную суету, на «Голодном кракене» происходило то, что я бы назвал подъемом экипажа по боевой тревоге.
Специальные расчеты в диковинных черных балахонах с перекрещенными молниями на спинах расчехляли катапульты и, вращая вороты, взводили их в боевое положение.
Наша рота лучников (численностью, напомню, в неполный взвод) нахлобучила шлемы, опустила забрала и, натянув кирасы, выстроилась побортно.
Шень Ди, неотступно сопровождаемый великаном-големом Тутарбаном, который теперь волочил огромную дубину, точнее даже сказать палицу, занял командную позицию на нижнем марсе фок-мачты.
В глазах Шень Ди мне привиделся тщательно скрываемый испуг. Зато великан всем своим видом вселял оптимизм. Его угловатое лицо было преисполнено звериной решимости убивать, плющить и резать. Благо резать тоже было чем: в арсенал Тутарбана, помимо палицы, входил небольшой, но заточенный до толщины паутинки топор.
Капитан Курр, как и положено капитану, взошел на мостик, который располагался в передней части ахтердека.
На мостике имелись и рулевое колесо, и компас, и, между прочим, внушительных размеров подзорная труба на треноге. Капитан то и дело посматривал в нее с самым компетентным видом. Ну и, само собой, раздавал приказы: рулевому, гребцам, парусной команде.