Арвендейл - читать онлайн книгу. Автор: Роман Злотников cтр.№ 22

— Прошу простить, госпожа, но ваш отец просил передать, что хотел бы вас видеть.

Лиддит досадливо сморщилась и, боднув взглядом тщательно завитую макушку длинного парика, прикрывавшего абсолютно лысую голову дворцового мажордома, раздраженно буркнула:

— Хорошо, сейчас буду.

Макушка качнулась, показывая, что ответ услышан, и, все так же держа под прицелом крупного завитка нос Лиддит, плавно переместилась к входной двери и растворилась в ней, будто ее и не было. Лаград, личный оружейник принцессы, уже почти закончивший зашнуровывать на ней толстый кожаный тренировочный нагрудник, замер, ожидая, что же прикажет его госпожа. Лиддит огорченно фыркнула и, вздохнув, приказала:

— Ладно, расшнуровывай…

Лиддит, младшей из двух дочерей императора, только-только минуло пятнадцать лет. Дочери были единственными законными детьми Эонтея. Подобная малодетность была совершенно не характерна для дворянского сословия, но у императора имелись на это особые причины. Эонтей V получил трон в кровавой и полной подлости и вероломства сваре, завязавшейся после внезапной кончины предыдущего императора. Смена властителя произошла внезапно. Карлит II был еще в самом соку, и никто не ожидал, что крепкого, здорового мужчину в расцвете сил, зачастую менявшего за ночь двух-трех любовниц, сразит приступ жесточайшей лихорадки, которая сведет его в могилу за какие-то несколько дней. Поговаривали, что эта болезнь неспроста, что это месть эльфийской принцессы, с которой он «близко» подружился во время пышного официального визита в Гондолфин, первого (и последнего) подобного визита за всю историю совместного существования двух рас. Конечно, властителю людей, впервые в жизни прибывшему в Гондолфин с визитом, не следовало тут же затаскивать в постель принцессу дома Алоэрен (впрочем, еще вопрос, кто кого затащил), но особенно не следовало поступать с ней точно также, как с остальными своими любовницами, то есть «с глаз долой — из сердца вон». Но уж такой он был кобель…

Так что слухи о мести эльфийки вполне могли иметь под собой реальные основания. Вот только чтобы наслать порчу на мага такой силы, каким являлся император людей, могущества и способностей одной эльфийки (пусть даже и принцессы) было бы явно недостаточно, а собрать мало-мальски серьезный ковен Владычица никогда бы не позволила. Ибо это означало войну рас, в которой эльфы неминуемо потерпели бы поражение. И вовсе не из-за того, что люди намного сильнее. Просто как только Высокие увязнут в более-менее серьезной сваре, их тут же начнут исподтишка лягать все, кому не лень. Кроме того, болтали о некой древней книге проклятий, найденной одним из магов-любителей из числа дворян, который захотел с ее помощью избавиться от невзлюбившего его графа, но что-то не так сформулировал, и проклятие шибануло по самому верху, рикошетом отправив на тот свет и самого бедолагу. Также ходили слухи о том, что примерно в это же время шаманы Скального зуба несколько недель творили какое-то могучее колдовство, настолько могучее, что при его воплощении с десяток самых могучих шаманов ушли, как это говорится у троллей, «под твердь». Поговаривали и другое… В общем, смерть Карлита II так и осталась загадкой, до сих пор нервировавшей и нынешнего императора, и большинство пэров империи. Ибо если что-то случилось один раз, почему бы ему не случиться еще?

Эонтей, носивший в ту пору титул герцога Эгмонтера, в день смерти императора случайно появился во дворце и, совершенно неожиданно для себя, оказался самым высокопоставленным членом Совета пэров из всех присутствовавших. Первый министр в этот момент во весь дух мчался от западной границы, поддерживая себя и лошадей всеми известными ему заклинаниями, остальные пэры пребывали в своих доменах. Поэтому к тому моменту, когда загнанный вконец конь герцога Алмейгенда влетел в увитые черными лентами и скорбным плющом ворота дворца и рухнул на плиты, забившись в агонии, траурная процессия уже выходила из кафедрального собора с гробом на руках. Алмейгенд, властный вельможа и прожженный интриган, сосредоточивший в своих руках все главные нити управления Империей и (опять же по слухам) если и не являвшийся одной из первопричин, то уж точно имевший отношение к формированию у императора столь неуемных сексуальных аппетитов, окинул траурную процессию сумрачным взглядом и, ни слова не говоря, развернулся на каблуках и вышел из дворца. Он опоздал.

Все главные реликвии и регалии почившего императора уже находились под замком в императорской сокровищнице. И хотя формально охрану реликвий несли императорские гвардейцы, по традиции считавшиеся совершенно нейтральными, герцог Алмейгенд прекрасно понимал, что у его неожиданного соперника (ну кто еще неделю назад принимал в расчет этого Эгмонтера?) было почти два дня на то, чтобы из полутора тысяч гвардейцев найти сотню-другую тех, что сделали ставку на его победу (мало ли людей за год-два великой смуты, каковая несомненно грядет, взлетало из рядовых солдат до немыслимых высот). И именно эти люди несут сейчас службу у сокровищницы. Все же остальные гвардейцы действительно будут подчеркнуто нейтральны. А сейчас — кто контролирует сокровищницу, тот контролирует дворец.

Затем были два года кровавой бойни, изрядно уполовинившёй число графов, баронов и виконтов. И будущий император Эонтей, начавший свой путь с двумя сотнями гвардейцев, полуторасотенной родовой дружиной и шестью десятками сторонников из числа младших отпрысков не самых значительных родов, закончил его во главе партии, сплотившей в своих рядах почти три четверти самых родовитых семейств аристократии. Алмейгенд оказался слишком самонадеян, посчитав властителя мелкого герцогства на дальнем краю империи калифом на час. И его казнь стала лучшим украшением церемонии коронации нового императора. Вот только когда новоиспеченный император приблизился к своему уже захлебывавшемуся кровью сопернику, тот собрался с силами и что-то прокричал, глядя в лицо своему врагу…

Первое беспокойство по поводу возможного проклятия Эонтей V почувствовал, когда выслушал доклад личного лекаря о том, что все отпрыски, зачатые его любовницами в течение первого десятилетия его правления, не имеют к нему лично никакого отношения. Более глубокое изучение данного вопроса показало, что вопрос стоит очень остро. Умирающий герцог Алмейгенд наложил на своего соперника какое-то необычное проклятье. У императора НЕ МОГЛО появиться наследников. Дальнейшие исследования ковена Ордена показали, что в принципе Эонтею еще повезло. Дело в том, что он приблизился к умирающему сопернику уже после завершения ритуала коронации и мощные защитные заклятья, окружавшие Властителя людей, частью ослабили, а частью отразили проклятие. Поэтому с помощью магов Ордена и с тщательно отобранными партнершами император в принципе мог зачать ребенка. Вот только появление мальчика было совершенно исключено.

Первая дочь, Тамея, появилась на свет после почти тридцати лет упорных стараний, поисков и проб. До того, как произошло сие замечательное событие, высокородные дамы, избранные в матери будущему наследнику, всего дважды смогли доносить плод до семимесячного срока, но оба появившиеся на свет существа были немедленно умерщвлены с точным соблюдением ритуала очищения. Ибо людей напоминали очень отдаленно. И лишь третья попытка принесла что-то похожее на человеческого ребенка. Однако, памятуя о первых двух, решили поостеречься. О рождении принцессы ничего не было объявлено, а саму девочку увезли в монастырь Сестер-помощниц. Там она и провела первые семь лет своей жизни. Возможно, эти несколько лет и определили ее характер и дальнейшую судьбу. Через семь лет девочку вернули ко двору, но, несмотря на все попытки ввести ее в светскую жизнь, сделать это так и не удалось. Тамея росла тихой, молчаливой и серьезной девочкой. Уроки танца ее тяготили, она неплохо усвоила манеры, но следовала им чисто механически, верховая езда ей не нравилась, танцы утомляли, охота приводила в ужас. А все попытки воздействовать на нее наталкивались на природное, свойственное всему роду Эонтеев упрямство. Спустя десять лет император Эонтей сдался и позволил своей дочери жить так, как она захочет. Тамея немедленно воспользовалась этим и на следующий же день после долгого разговора с отцом укатила в монастырь, в котором прожила первые семь лет своей жизни.