Антидот. Противоядие от несчастливой жизни - читать онлайн книгу. Автор: Оливер Буркеман cтр.№ 18

Это хорошо видно на примере рабочих режимов и привычек плодовитых писателей и художников (людей, действительно успевших сделать многое), которые редко включали в себя методы «мотивации к работе» или призыва вдохновения. Напротив, они уходили непосредственно в рабочий процесс, не утруждаясь созданием подходящего расположения духа, а выполняя определенную задачу вне зависимости от собственного настроения. Энтони Троллоп [37] за свою жизнь сочинил 47 романов. Ежедневно в течение трех часов он занимался литературным трудом, после чего уезжал на работу в почтовое ведомство; если за эти три часа он дописывал какой-то из своих романов и у него оставалось время, он просто переходил к написанию следующего. Режимы почти всех знаменитых авторов, от Чарлза Дарвина до Джона Гришема, похожим образом подразумевали четко обозначенное время начала работы, или общее количество часов, или заданное количество написанных страниц или слов. Такие ритуалы создают определенную структуру деятельности, в которой присутствие вдохновения или особой мотивации к творчеству необязательно. Они позволяют людям работать, невзирая на позитивные или негативные эмоции, и не отвлекаться на усилия по созданию исключительно позитивных. Как верно заметил однажды художник Чак Клоуз [38] : «Вдохновение нужно любителям. А мы просто приходим и начинаем работать».

Практическую пользу непривязанности лучше всего отражает психотерапевтический метод Морита-терапии, созданный в начале ХХ века японским психологом Сёма Морита [39] . Он возглавлял кафедру психиатрии медицинского факультета Токийского университета, и на его взгляды сильно повлиял буддизм, особенно отношение к мыслям и чувствам как к ментальной погоде — тому, что происходит с нами и с чем мы можем мирно сосуществовать. Морита писал: «Люди… считают, что им всегда должно нравиться то, чем они занимаются, и что их жизнь должна быть свободна от невзгод. Следовательно, их душевная энергия растрачивается в бесплодных усилиях избежать неудовольствия или тоски».

Джеймс Хилл, один из современных врачей-практиков, использующих Морита-терапию, описывает ее отличительные особенности следующим образом: «Многие западные методы терапии сосредоточены на попытках управления нашими чувствами или их изменения. Их основная идея в том, что наши чувства могут нам мешать и мы будем жить более осмысленно и успешно, если их изменить или успокоить… Но разве разумно считать, что необходимо «преодолеть» страх перед прыжком в воду с вышки или повысить уверенность в себе перед тем, как предложить девушке свидание? Если бы это действительно было так, большинству людей никогда не удалось бы совершить подобные вещи. Опыт показывает, что для того, чтобы начать действовать, нет необходимости предварительно изменять наши чувства. Научившись принимать их, мы понимаем, что способны к действию, не изменяя расположения духа». Нам может быть страшно, но мы это делаем.

К концу четвертого дня в Обществе медитации «Прозрение» дела стали налаживаться. Я больше не раздражался по поводу бороды и его шумного дыхания. Все мы вписались в рамки распорядка, по которому спали, просыпались, медитировали и питались; то, что поначалу казалось казарменной строгостью, теперь просто мягко направляло нас по ходу дня. Я начал получать удовольствие от медитации, даже от ходячей медитации, которая представляла собой медленное передвижение по залу в попытках разделить ощущения от движения ноги на составные части в виде «подъема», «хода» и «опускания», и поначалу казалось мне бредовым занятием. Во время случайных вылазок в лес позади здания я обнаружил, что стал гиперчувствителен к окружающему: любой хруст веточки под ногой отзывался хрустальным звоном. Одновременно с этим приобрела выдающиеся качества и вегетарианская еда, которой нас кормили, — невнятная тушеная фасоль, арахисовая паста с ржаными крекерами и т. д. В этой пасте я обнаружил удивительно тонкие оттенки вкуса, о существовании которых раньше не подозревал. Зимний массачусетский закат, открывавшийся с парадного крыльца здания, был красив до слез. Мой ночной сон был спокойнее, чем когда-либо ранее.

Но вдруг все испортилось. Незаметно для меня зал для медитации стал походить на помещение суда и камеру пыток одновременно. Часами меня атаковали полчища негативных мыслей и связанных с ними эмоций — чувства раздражения, вины, сомнения, враждебности, нетерпения, скуки и даже страха. Казалось, они годами где-то накапливались, чтобы обрушиться на меня именно в этот момент. Большинство из них были самокритического свойства. Неожиданно я понял, как плохо поступал в огромном количестве случаев на протяжении всей своей жизни по отношению к окружающим: родителям, сестре, друзьям, подружкам, коллегам. Это могли быть мелкие проступки, не нарушающие общей схемы вещей (кому-то что-то сказал не так, недостаточно серьезно отнесся к чему-то и т. п.), но они наполняли меня грустью. Несколько месяцев спустя в одном буддийском тексте я обнаружил указание на то, что это обычное явление на ранних стадиях «пути прозрения», по которому продвигается медитирующий. Оно называется «познание причины и следствия» и связано с новым постижением причинно-следственной связи между действиями и их последствиями. Печаль, сопровождающая это понимание, с буддийской точки зрения становится доброй благодатной почвой для появления ростков сострадания.

Проведя в таком состоянии день, я начал кое-что замечать. Ситуация в моем сознании была далека от спокойной и расслабленной, но постоянные усилия сосредоточения на дыхании, чтобы разрывать привязанности к мыслям или чувствам, стали приносить определенные результаты. Моя точка обзора собственной умственной деятельности изменилась — я как будто поднялся по приставной лестнице на пару перекладин вверх и теперь просто наблюдал, не будучи сильно вовлеченным во все это. Как заметил бы Сёма Морита, я начал видеть в этом ментальные события, которые не следует подвергать оценке. Большинство моих мыслей находилось в прошлом или в будущем, но меня уже не затягивало ни в мечты, ни в неприятные воспоминания: я полностью находился в настоящем и, сидя здесь на своем коврике, наблюдал за представлением в моей голове с несколько меньшей паникой и с большим интересом. В некоторых дзенских монастырях принята практика неожиданного удара тонкой деревянной линейкой-кёсаку — его наносит наставник, чтобы вернуть медитирующего монаха к действительности. В Обществе медитации «Прозрение» медитирующих не бьют, но мне казалось, будто меня кто-то стукнул, — настолько ясно я стал видеть происходящее в моем сознании.

Самое странное и трудно поддающееся описанию словами во всем этом — а откуда, собственно, я это вижу? Где находится наблюдательный пункт, если я больше не вовлечен в ход своих мыслей? Нигде? Везде? Мне казалось, что я ступил в бездну. Я вспомнил свой разговор с Адиной в такси и высказывание Пемы Чодрон о «расслабленности в зыбкости нашего положения». Неожиданно я понял, что провел свою жизнь, отчаянно цепляясь за мысли, в попытках избежать падения в пустоту, которая находится под ними. А теперь я находился в этой бездне, и это совершенно не пугало меня. К концу ретрита я с удивлением обнаружил, что не хочу, чтобы он заканчивался, и легко остался бы еще на недельку. Кроме того, я почувствовал, что нахожусь среди друзей. Хотя я и словом не обмолвился с большинством участников ретрита и не узнал бы никого из них на улице, поскольку мы продолжали ходить глазами в пол, в зале для медитации стало ощущаться некое единение. Когда прозвучал удар гонга, означавший, что мы снова можем разговаривать, произошел неловкий обмен репликами, показавшийся неуместным на фоне этого единения. Адина, которую я случайно встретил на крыльце здания перед отъездом, сказала только: «Ну, это было…» — и погрузилась в молчание. Попытка уместить содержание этой недели в несколько слов явно была бесполезной затеей, и я ответил: «Понимаю тебя».