А теперь пойду спать. Наверное. Если засну. Но пусть все знают, что пошел спать. Это показатель, или, как говорят теперь, сигнал, что уверен и спокоен, все идет хорошо и по-задуманному. А если кто решит, что явился беспечный дурак, то обломится. Я не дурак, по крайней мере не круглый. И спать не лягу.
Сердце мое дрогнуло, а сквозь меня, как через рыбью сеть с крупными ячейками, пронесся холодный ветер. Я быстро огляделся, ничего опасного, я один в своих покоях, это всего лишь вершины далеких гор заискрились от близости опускающегося солнца, почти белого, как накаленное в горне железо. Оно сползает медленно, однако на крыши и башни уже пал печальный отсвет зловеще багрового заката.
За окном появились летучие мыши, теплые вечера – их время, в этот час воздух еще дрожит от рева жуков, возвращающихся нагруженными с пастбищ.
А потом наступит ночь…
Сердце мое трепыхнулось жалко и начало искать место, куда бы спрятаться. Непонятный страх рос, охватывал всего, я ощутил, что по широкой дуге обхожу стол и стулья, словно они могут превратиться в чудовищ.
Мужчина чувствует себя увереннее, когда берет в руки хотя бы палку. Я опоясался мечом и перебросил через плечо лук. Камень Яшмовой Молнии в кармане пояса, но пока не буду пытаться узнать, как он работает или срабатывает.
Странная все-таки вещь – интуиция, и отмахнуться от нее нельзя, и объяснить невозможно. В последнее время я начал полагаться на нее все чаще, хоть и ненавижу необъяснимое, но предчувствие неприятностей выручало меня достаточно часто.
И сейчас вот словно сквозняк проявился вон с той стороны и все усиливается, я поспешно отступил и затаился в темной нише моих же покоев.
Далеко-далеко зародилась холодная волна, пошла в мою сторону, высокая и страшная, хотя я ее не вижу, но с каждым мгновением тело охватывает холодом сильнее и сильнее.
Ледяная волна набежала, охватила всего не только с головой, но проморозила внутренности. Мир исчез, в полной тьме я хотел вздохнуть и не мог, грудь сковало льдом. В голове начался звон, сперва низкий, басовитый, затем участился, виски начали раскалываться от звенящей боли.
Холод пронизывал мое тело все сильнее, заболело сердце. Я пытался вздохнуть и не мог, грудная клетка застыла, кровь начала превращаться в льдинки, меня пронзило острой болью…
…Я чувствовал, что умираю, но в последний миг все ушло, хотя огромная льдина в груди осталась. Я смотрел на блестящую новенькую ограду из кованого железа, она моментально стала ржавой и зеленой от старости. Сверху донизу повисла зеленая плесень, длинные неопрятные космы свисают до земли. Я ощутил странное облегчение, все-таки ограда, не топь с крокодилами, но когда обернулся, сердце сжалось.
Я стою на краю огромного гнилого болота под темным небом. На западе громада черных туч безуспешно старается скрыть исполинскую луну. Та наполовину уже ушла за край неба, но и оставшаяся часть повергает в шок и почтительный трепет.
Она продолжала уходить на запад, но еще оставалась треть, когда на востоке заискрилось нечто вроде далекого бенгальского огня. Я снова застыл, как лягушка перед мордой огромного удава: выдвигается темно-красный край третьей луны, зловеще багровой, словно уходящее в закат усталое солнце.
По размеру вдесятеро крупнее обычной, по моей спине прошла дрожь, тот же знакомый призрачный блеск с неприятно красным оттенком, темные пятна морей, но размеры потрясают, будто резко сократила расстояние до Земли. Вообще такое ощущение, что если очень сильно подпрыгнуть, можно оторваться от нашей планеты и попасть под притяжение того колдовского мира…
Послышалось чавканье, затем булькающие звуки. В слабом лунном свете я увидел обнаженную женщину с широким телом и по-скифски огромно-вислыми грудями. Она медленно, преодолевая сопротивление гнилой воды, шла по темному болоту с широкой чашей в руках, похожей на миску для корма свиней.
Лунный свет вырвал из темноты каменные руины, из мутной воды торчит полуобрушившаяся стена, а с нее мрачно и слепо смотрит на мир ужасающая морда каменного человека-зверя.
Дно понижалось, женщине грязная тяжелая вода поднялась по грудь, наконец она остановилась и протянула чашу к морде зверя. Там колышется нечто темное, звериная морда, к моему ужасу, начала меняться. В слепых каменных глазах появилось осмысленное выражение, широкие ноздри раздулись, с шумом поглощая аромат из чаши, и тут же пасть приоткрылась.
Женщина держала чашу на вытянутых руках прямо у морды зверя, тот высунул толстый язык, коснулся им темной жидкости. Я услышал мощный вздох удовлетворения. Зверь начал лакать жадно, темные капли иногда срывались с языка, теперь я не сомневался, что это жертвенная кровь.
Женщина запрокидывала миску, зверь лакал все быстрее, а когда та начала позвякивать в ее руках, внезапно вытянул шею, пасть распахнулась, в лунном свете блеснули острые зубы.
Женщина вскрикнула:
– О, мой господин…
Чудовищная пасть сомкнулась на ее голове. Раздался хруст, я поспешно отвернулся. Глаза уже привыкли к тьме, далеко впереди некие высотные здания, больше похожие на скалы, в центре не скалы, а целые горы, на разных уровнях неприятно и зловеще горит множество зеленых огоньков.
Медленно, осматриваясь и прислушиваясь к каждому шороху, я пошел в ту сторону. Дорогу перегородила черная пропасть, снизу несет смрадом, я сделал несколько шагов в сторону, как подсказывает чутье, лунный свет указал на такой же черный висячий мост, почти неразличимый в темноте.
Туго натянутые канаты, заменяющие перила, обросли плесенью, а из прогнивших досок внизу торчат шипы, похожие на наконечники стрел. И мостик раскачивается под порывами злого холодного ветра.
Сердце колотится, в груди уже не страх, а странное отчаяние, словно я в аду, где никогда не увижу солнца, и вот так буду бродить вечно.
– Да пошли вы все, – прошептал я, немножко помогло, я сказал чуть окрепшим голосом: – Во имя Господа!.. Да сгинут враги Твои…
Мостик сильно раскачивало, подмывало броситься бегом на ту сторону, но уже знаю, что в таком случае раскачаю еще сильнее, меня просто вышвырнет в смрадную бездну.
Меня бросало то в жар, то снова в холод, руки и ноги тряслись, но сумел перебраться на ту сторону, там хоть смрад, разложение и ноги скользят по гниющим растениям, однако под ними твердая почва, и я шел, все убыстряя шаг, в сторону темных громад.
Они оказались то ли заброшенным замком, то ли собором проклятых душ, я прошел через широкий пролом, дальше изуродованные залы, в них тревожно и тягостно, словно в могиле. В груди все стиснулось в жалкий комок, даже дышать трудно, нечто давит и душит, словно предынфарктное состояние, вот-вот шарахнет, а я ничего не могу, только трусливо оглядываюсь и втягиваю голову в плечи.
Слишком все стало огромным, я, как муравей в сарае, но тому пофиг, а я подавлен размерами, унижен, что значит – наполовину побежден.
А вот ни хрена, сказал я себе зло. У древних египтян были и побольше масштабы, но где те египтяне? Так что размер не всегда имеет значение. Важнее, что за теми размерами…