Эмекток сказал резко:
– Мы все с детства помним, что в городах превращаемся в никчемных существ, а затем исчезаем. Потому все племена строго исповедуют Закон Степей. Это закон выживания! А ты предлагаешь после короткой сладкой жизни в городах всем нам исчезнуть, как гордому и отважному народу чести и доблести?
Бадия молчал, отводил глаза. Я видел, что конунг поколеблен, Эмекток говорит не только с напором, но и со страстным убеждением, что говорит не он, а через него вещает мудрость поколений. И, похоже, сдвинуть его с позиций непросто.
– Мы не исчезнем, – проговорил наконец Бадия.
– У нас останутся только имена, – сказал Эмекток еще резче. – А вот кем мы станем?
Бадия огляделся по сторонам.
– Послушай, Эмекток, – проговорил он тихо, огляделся еще и приглушил голос почти до шепота, – послушай и ты, Бадрутдин. Я никому этого еще не говорил, но, вижу, вам сказать можно и нужно…
Он сделал паузу, глядя испытующе, Эмекток сказал резко:
– Сомнение оскорбительно.
– Прости, – сказал Бадия и приглушил голос. – Словом, я скажу вам то, чего никому еще не говорил. Только вам, потому что вы – лучшие! На вас держится племя, в вас живет и рвется наружу неукротимый воинский дух кочевого народа, рожденного в доблести и для доблести… В общем, я только делаю вид, что хочу влиться в городскую жизнь и принять ее такой, какая она есть. Да, это гибель для нас, как для самобытного народа. И я этого не допущу.
Бадрутдин снова промолчал, Эмекток покачал головой, не отрывая горящего взора от лица конунга.
– Не понял, – сказал он с расстановкой. – Что именно ты скрываешь от всех?
– От всех, – возразил Бадия, – но для всех!.. Мы изменим город. Введем свои законы. Сейчас от нашей власти в городе только стела в честь победы наших предков! Да еще небольшая дань. Когда-то была тяжелой, но города выжили, разрослись, разбогатели. Теперь эта дань что подаяние богача нищему.
Бадрутдин снова смолчал, только сердито засопел и переступил с ноги на ногу, а Эмекток нахмурился.
– Мы не можем изменить Закон Степи! – сказал он резко. – Размер дани был вписан в Великий Закон Победы.
– Мы не будем менять закон, – сказал Бадия. – Но когда сами станем горожанами… не дергайся, мы останемся Народом Холодных Волн и Людьми Моря! Повторяю, когда станем горожанами, в королевстве Тиборра сможем менять многое. Уже не как кочевники, а как местные жители! По закону и праву.
Эмекток озадаченно молчал, Бадрутдин шевельнулся и впервые разомкнул плотно сжатые губы. Голос его прозвучал грубо, как стук неподкованных копыт:
– Кочевникам нельзя, глиноедам – можно.
– Золотые слова, – похвалил конунг. – Не зря все в племени говорят, что вождь Бадрутдин говорит редко, но всегда по делу.
Эмекток поморщился.
– Позволить, чтобы нас называли глиноедами?
– Мы ими не станем, – заверил конунг. – Мы будем жить в городе, как живем в степи! И везде будут только наши законы. И богатства городов будут наши! А не крохи, которые бывшие побежденные нам сбрасывают со стола, руководствуясь устаревшим Законом Победы.
Эмекток сказал угрюмо:
– Благодаря этому закону мы сохранились, как народ.
– Гордыми и бедными, – вставил Бадия.
– А сколько, – возразил Эмекток, – других племен исчезли? Захотели быстрых перемен!
– Они поторопились, – сказал Бадия. – И они были… дураками. Мы не станем меняться, вот в чем дело! Мы всего лишь приспособим королевство Тиборра под себя. Запомни, не мы изменимся, а мир вокруг себя изменим!
Я проводил их долгим обеспокоенным взглядом. То, в чем подозревал Бадию, начинает подтверждаться, но от этого только тревожнее. Все-таки жила трусливая мыслишка, что слишком осторожничаю, ничего такого не произойдет, кочевники насмотрелись на беспечную и сытую жизнь горожан, сами восхотели такой же привольности и беззаботности, однако эти люди степи оказались крепче духом.
В то же время со дна души поднимается смутное недовольство, что перерастает в острое. Вроде бы все делаю правильно, к тому же – успешно, однако странное гадкое чувство не то неуверенности, не то стыда поднимается, растет и начинает потихоньку грызть то непонятное, что высокопарно именуется душой.
Делать все правильно – этого мало, если честно. Каждый из нас вообще-то должен делать наибольшее из того, что может. Хотя в действительности абсолютное большинство погрязают… да, погрязают. И стараются делать по минимуму из того, что от них требуется. Даже философия такая выработалась: «А что, мне больше всех надо?»
Неужели и я постепенно сползаю в измельчание? Какой хренью занимаюсь! А ведь жадно и страстно пробивался на эту сторону Великого Хребта, только потому, что дальше за океаном загадочный Юг!..
С другой стороны… ну не могу вот так оставить этих людей, раз уж увидел, соприкоснулся! На будущее дураку наука: лети выше, чтобы не замечать, не слушай ничьих жалоб, иначе всю жизнь будешь разгребать навозные кучи и вытаскивать оттуда застрявших дураков и неудачников…
Я вздрогнул, обнаружив, что в глубоких размышлизмах выбрался из дворцового сада в город, и сейчас мои умные ноги несут прямо к таверне.
Вздохнув, я отворил двери пинком, не люблю так, но надо – статусное движение. За столами все сразу повернули головы, а хозяин за стойкой приподнялся и уставился с надеждой и подозрением: то ли деньги вломились, то ли неприятности.
Столы в два ряда, половина заполнена, это устраивает, я пошел в сторону стойки, но еще с середины зала провозгласил громко:
– Мне нужен Кроган, Барсук или хотя бы Ухорез!..
За столами зашептались, не отрывая от меня взглядов. Я прошагал к хозяину и сказал повелительно:
– Стол почище и лучшего вина!
Он сказал торопливо:
– Сейчас будет сделано… господин.
Я бросил на прилавок монету, хозяин взял с почтением, золото попробовал на зуб, хотел было бережно опустить в кошелек на поясе, но всмотрелся внимательнее, глаза расширились в удивлении. Я наблюдал, как он поворачивает ее так и эдак, рассматривает под углом, царапает ногтем торец.
Подошел толстенький распаренный человечек, от него так мощно пахнуло кухней, что можно не спрашивать, где работает и чем занимается. Он тоже начал смотреть и рассматривать. Оба время от времени бросали на меня удивленные и настороженные взгляды.
– Что-то не так? – спросил я.
Сердце тукает чаще, я повел плечами, если придется драться, то надо меч выхватывать как можно быстрее, здесь тесно, могут сразу прижать к стене.
Хозяин проговорил с осторожностью:
– Монета больно редкая… Мне кажется, что-то о таких слышал… но не помню, что…
Повар зябко передернул плечами.