Кладезь бездны - читать онлайн книгу. Автор: Ксения Медведевич cтр.№ 97

Как видел огни и извергающие жидкий горящий камень горы, и как тонула на западе земля, плита за плитой разламываясь и уходя в свистящий пар и холодные горы волн.

Как стронулись от гибнущих равнин целые народы.

Видел он также и будущее аш-Шарийа – войны, пожары и бедствия. Нашествия, раскол и мятежи, гибель городов и посевов. А затем – тишину и спокойствие, траву на развалинах некогда величественных твердынь, зеленеющие рисовые поля и новые города, жители которых не помнили имен тех, кто построил прежние дворцы и замки. Солнце всходило и заходило над миром, пели с альминаров, рупором сложив ладони, люди, и казалось, что это зовет сама земля – огромная, просторная, иссеченная горами и реками земля аш-Шарийа лежит навзничь и кричит в белесое, выцветшее от палящего солнца небо – Велик, велик Всевышний! А потом смиренно просит о чем-то своем – Раббана атина… Помоги. Помоги нам, Величайший… И так век проходит за веком.

Но тогда, да и потом, пять, десять, двадцать лет спустя вся эта мудрость, и все всеведение, и вся проницательность взгляда казались ему сущей глупостью и незначительным пустяком.

В середине сердца он знал лишь одно слово. Для ночи и для себя.

Дуновение.

И, произнеся его, удалялся от мира чувств, никем не понятый – впрочем, в понимании он не нуждался.

Ах да, вспоминал аль-Мамун на следующий день, когда к нему снова приступали с вопросами.

Как же мы оттуда вышли… Да, конечно. Мы. Я и Тарик.

Как вышли, говорите? Да очень просто.

За мной в тот сад пришел аль-Хидр. Да, тот самый. Указующий дорогу и показывающий путь. Да, да. Тот самый. Тот, кого в Хорасане называют Зеленый Хызр.

* * *

– …Эй, эй! Челове-еек! Просыпайся! Просыпайся, ленивый смертный!

С трудом разлепляя веки, – ресницы слиплись от слез, оказалось, он плакал от счастья не только во сне, – аль-Мамун тер кулаками глаза.

А приподнявшись, увидел старика в стеганом ватном халате. Некрашеная жидкая борода дергалась под недовольно жующими губами.

– Ну?! Сколько мне еще с тобой возиться! И таскать твоего полоумного самопожертвенного убивца!

Зеленый ореол мягкого, нежного света окутывал аль-Хидра с головы до ног. От венчика встрепанных волосенок вокруг внушительной лысины до подошв грубых деревенских башмаков.

Пожилой неряшливый феллах в сиянии ангельской силы нахмурился, собирая глубокими морщинами лоб:

– Ну? Где твоя почтительность, о смертный мальчишка!

Выйдя из ошалелого оцепенения, аль-Мамун обвалился в земном поклоне:

– Мир тебе от Всевышнего, о шейх!

Над головой забормотало и захихикало:

– Воистину мир… хи-хи-хи… а ты везучий, человек по имени Абдаллах…

Аль-Мамун медлил разгибаться: мало ли, в этой безумной части мира аль-Хидр мог обернуться кем угодно в считанные мгновения. Возможно, перед ним уже сидит не старик-феллах, а громадная кобра!

– Тьфу на тебя! Какие глупые мысли…

Вынырнув из поклона, аль-Мамун увидел все того же неопрятного старика.

– Ну так что? Забираешь своего дурака? Или мне выкинуть его обратно в пустошь?

– А?.. – обалдело пробормотал Абдаллах.

Старик вздохнул и поднял выше правую руку.

Только теперь аль-Мамун увидел: на торчащем грязной ватой рукаве сидел небольшой ястреб. Лапы спутывал кожаный должик, конец ремня крепко сжимали костистые старческие пальцы.

Аль-Хидр сердито тряхнул рукой – ястреб цвиркнул и приоткрыл крылья, пытаясь удержаться на рукаве, закрутил головой в глухом колпачке.

– Так забираешь?..

– Забираю, конечно, забираю! – сдавленно вскрикнул аль-Мамун. – Не надо его выкидывать!

И осторожно принял ремни должика, быстро обмотав их вокруг запястья. Птица беспокойно затопталась – и, переступая лапами, перебралась к нему на предплечье. Аль-Мамун ахнул от боли: растопыренные когти впились в кожу руки сквозь тонкую ткань рубашки. Конечно, ведь на нем не было наруча.

Птица топталась, когтя руку, Абдаллах кусал губы, пытаясь сдержать стон. Под рукавом потекло горячим.

– Да сиди же ты смирно! – наконец, вырвалось у него.

Аль-Хидр опять хихикнул. Ястреб разинул клюв и забил крыльями.

– Да тихо! Тихо ты! – рявкнул аль-Мамун, уворачиваясь от со свистом рассекающих воздух маховых перьев. – Это же я, Абдаллах!

И попытался сдернуть колпачок.

– Нет! – жестко приказал аль-Хидр.

– Почему?.. Он же боится, потому что не видит!

– Нет, – строго повторил старый дух. – Если он будет видеть, испугается еще больше. Или ты хочешь, чтобы твой цепной убивец рехнулся окончательно?

– Но… – пробормотал аль-Мамун, оглядываясь.

Они опять стояли перед воротами Ирема. Над виднокраем пустыни занимался бледный, чуть розоватый рассвет.

– Мы с ним…

– В разных местах, – отрезал аль-Хидр.

Ястреб прекратил бить крыльями, нахохлился и затих. Осторожно, чтобы не испугать птицу, аль-Мамун попытался провести ладонью по коричневой встопорщенной спине. Ястреб как-то странно припал клювом к его запястью – укусить, что ли, хочет? С него станется…

И вдруг аль-Мамун понял, что птицу бьет крупная дрожь. Он был даже уверен, что, если захочет, услышит сумасшедшее биение не птичьего, а человеческого, тьфу, сумеречного сердца. И тяжелое, загнанное дыхание забившегося в последнее укрытие существа.

Подняв глаза на старика, Абдаллах понял, что не ошибся. Аль-Хидр смотрел на Тарика с нескрываемым торжеством и скалил острые, желтоватые зубы. Под щеткой седых усов явственно обозначались два больших верхних клыка.

– Ну ладно, – насытившись видом униженного врага, важно сказал дух. – Забирай. Забирай его к себе, человек. Хотя, по справедливости…

– Есть ли воздаяние за добро, кроме добра? – быстро сказал аль-Мамун, едва не поперхнувшись от собственной храбрости.

– Идите, – сверкнув глазами, бросил аль-Хидр.

Аль-Мамун не двинулся с места.

Старик смерил его одобрительным взглядом: мол, тебя не проведешь. И добавил:

– Идите за мной.

– У меня был заключен договор перед этими воротами, – пересохшими губами сказал аль-Мамун. – Я выполнил свою часть. Пусть Сестры выполнят свою.

– У тебя вся рука в крови, – нехорошо усмехнулся аль-Хидр. – А на рукаве сидит убийца одной из сестер. Не боишься? Может, уберешься подобру-поздорову?

– «Ему принадлежит власть над небесами и землей, и к Всевышнему возвращаются все дела. Он вводит ночь в день и вводит день в ночь, и Он знает про то, что в груди», – немеющими губами прошептал аль-Мамун. – Я не уйду, не истребовав своей части.