– Закрой глаза, – прошептал он.
Она закрыла глаза ладонями.
– Я скажу тебе, когда можно будет открыть, – услышала Пиппа откуда-то с другого конца комнаты.
Она рассмеялась.
– Я нервничаю. – Она и вправду немножко нервничала. Ощущение легкого покалывания охватило все тело.
– Еще совсем немного, – заверил он.
– Скорее! – Пиппа привстала на цыпочки.
– Ну вот, теперь все, – сказал он. – Открывай глаза.
Она открыла глаза и увидела, что вся постель усыпана лепестками цветков дикой яблони.
Он подошел к ней и взял за руки.
– Я, бывало, вручал тебе сумки с дикими яблоками, чтобы бросаться ими во врага. Но сегодня мы идем дальше, делаем следующий шаг – шаг к яблоневому цвету, которым отмечают соединение двух влюбленных сердец… и душ.
К глазам подступили слезы, и Пиппа счастливо икнула.
– Ты в порядке?
Она кивнула и шмыгнула носом.
– Они прелесть. Я люблю тебя.
Он просиял:
– Я тоже люблю тебя и рад, что ты счастлива.
Он раздел ее перед камином, а потом взял на руки, отнес к кровати и опустил на пахнущие свежестью простыни, высушенные на морском ветру. Он ни разу не отвел от нее глаз, но, когда разделся сам, окинул все ее тело смелым, оценивающим взглядом, который был в то же время смиренным, за что она полюбила его еще больше.
– Ты рад, что я теперь твоя? – прошептала она.
Он только кивнул, но она увидела, как заходил вверх-вниз его кадык.
Видя такое волнение, она тоже почувствовала спазм в горле, а глаза защипало от слез.
Она протянула руки, и Грегори медленно забрался на кровать и лег с ней рядом. Следующие несколько счастливых мгновений они шептали друг другу слова любви и осыпали друг друга почти благоговейными ласками.
Но Пиппа не хотела ждать слишком долго. Она знала, что Грегори готов и что он пылает страстью, посему еще через несколько минут она забралась на него и легла так, чтобы тела их соединились. Он показал ей, как она должна сесть, но не позволил опуститься на него. Он дразнил ее и даже мучил, но в конце концов перекатился вместе с ней так, что оказался сверху, и взял руководство в свои руки.
Она отчаянно хотела его и умоляла поскорее сделать своей, но он не спешил. Только осыпав всю ее горячими ласками и чуть не доведя до безумия, он раздвинул ее ноги коленом и после нескольких тихих, успокаивающих слов и долгого, страстного поцелуя погрузился в ее жаркие, жаждущие глубины.
– Ох, – выдохнула она от резкой боли, но в голосе слышалось изумление. В этой короткой агонии был экстаз, и скоро удовольствие перевесило остатки боли и она приподнимала бедра и выгибалась ему навстречу, отчаянно желая завершения…
Желая его.
– Навсегда, – прошептал Грегори ей на ухо. И когда она воспарила ввысь, поддерживаемая любовью, он взлетел вместе с ней, а их тела, преодолев все границы, слились воедино.
Мир под ними был чудесным. И огромным. И ждал, чтобы они вместе познавали его.
Эпилог
Парижское солнце силилось пробиться сквозь плотные мрачные тучи, набухшие дождем, который угрожал празднованию, имевшему место на заднем дворе городского дома лорда и леди Уэстдейл на улице Жеран. Впрочем, серые тучи не могли омрачить приподнятого настроения собравшихся там родственников и друзей. Взволнованные разговоры и смех отскакивали от гравийных дорожек, вихрились вокруг черной кованой ограды, которая стояла на страже изумительной красоты роз леди Уэстдейл, и выплывали на улицу, где стояли и слушали два джентльмена.
Лорд Марбери взял мистера Доусона под руку и повел вверх по ступенькам.
– Осторожнее, Роджер. – Голос Марбери был мягким, но это только потому, что их никто не слышал. – Вы же знаете, мы здесь по весьма важному случаю.
Они прибыли нынче утром, чтобы присутствовать на крещении малыша Альберта Майкла Шервуда, лорда Шервуда. Маленький барон был вторым в очередности наследования титула маркиза Брейди. Стоя перед массивной дубовой дверью с гербом Брейди, Марбери наблюдал, как Доусон обводит пальцем замысловатую резьбу.
– Гм, это очень похоже на восковые печати на письмах Пиппы, которые она присылала мне, – подивился он.
– Совершенно верно, – сказал Марбери. – Мы стоим перед домом Грегори и Пиппы.
Нет, сам он их так, конечно, не называл, но мистер Доусон – да. Он же в своем роде член семьи.
Марбери было немножко завидно… ну ладно, ему было ужасно завидно. И даже стало как-то совестно из-за этого, потому что он завидует такому милому старику, который немножечко повредился умом, но, благополучно придя в норму, стал лучше прежнего.
Потому что мистер Доусон был интересным. Время от времени, когда старик бывал не в себе, он ругался и слишком много пил – прямо как Марбери. А до своего умственного расстройства он был слишком уж вежливым, прямо до тошноты. Но искусственные руины, которые он спроектировал вместе с Грегори и Марбери, стали самым ироничным творением из всех, что когда-либо видела Англия, и у лорда и леди Тарстон не было отбоя от посетителей, желающих его увидеть.
Никому не было дела до собачьего домика. А жаль, потому что Марбери выиграл тот заказ.
Но бассейн для собак не мог сравниться с руинами, которые привлекали посетителей со всего мира взглянуть на лестницу, ведущую в никуда – вклад Уэстдейла, и на окошко в форме сердца, обращенное на закат, – идея мистера Доусона. Марбери же снабжал проект едкими критическими замечаниями, но критиковал он только Грегори, не мистера Доусона, разумеется.
Передняя дверь дома открылась, и их взорам предстали дворецкий и маленькая девочка с белокурыми кудряшками и огромными голубыми глазами, выглядывающая из-за его спины.
– Ой, я так и знала, что это вы! – Она просияла от радости. – Пиппа попросила меня подождать в переднем холле после того, как пришла записка с временем вашего приезда.
Марбери тоже заулыбался:
– Бог мой, леди Синтия, как вы умудрились стать еще прелестней и обворожительней с тех пор, как я в последний раз видел вас на свадьбе вашего брата? – Он склонился над ее протянутой рукой.
– Грегори предупреждал меня, что вы опять будете так говорить, – хихикнула она.
– Как так?
Она опять захихикала:
– Как обольститель, которому нельзя верить, но он сказал, что в вашем случае поделать ничего нельзя. Он сказал, что вы вполне достойны доверия.
– Да, я такой, – с гордостью ответствовал Марбери и потащил мистера Доусона через порог.
Синтия, без умолку болтая, ввела их в холл, где у них забрали пальто и шляпы.
– Это так волнующе, правда? Я никогда не была в Париже. Тут все. Малыш Альберт такая лапочка! Пиппа не хочет, чтобы вы что-нибудь пропустили, поэтому я должна отвести вас прямо в сад. – Она помолчала, видимо, ожидая ответа, но, не успел Марбери и рта раскрыть, затараторила дальше: – Какая жалость, что вы пропустили крещение. А сейчас у нас вечеринка. Ой, Пиппа сделала такую сахарную скульптуру – просто загляденье. Вересковая пустошь с травой из жженого сахара, и с кустами, и с мхом, и даже с марципановой гусыней с гусятами. – Она взяла руку мистера Доусона и сжала ее. – Она говорит, вы тоже любите гусей!