— Нет…
Поставив перед ней чашку, сел рядом, закрыл своей ладонью ее ладонь, сжал слегка.
— Ты думаешь, я не пытался, мам? Еще как пытался. И боролся за нее, как мог. И она тоже с собой боролась, да только все без толку. Любит она его, понимаешь? Лю-бит… И ничего из нашей совместной борьбы не вышло… Так, суета униженных и оскорбленных. А на Ладу ты не сердись, мам… Лада как раз ни в чем не виновата. Она хорошая, а вчера просто напилась вдрызг, несла бог знает чего… Нет, правда, я и сам ее вчера в таком непотребном виде впервые увидел. Вообще-то она другая, вполне нормальная…
— Хм… Как у тебя все просто, сынок. Тут же у тебя и другая, и вполне нормальная… Как так можно, не понимаю…
— Можно, мам. Нет, а чего ты от меня хочешь? Чтобы я волосы на голове рвал? Чтобы сидел сейчас, плакал вместе с тобой? Да если б я мог…
Так сказал последнюю фразу, будто и впрямь собрался плакать. Она вдруг испугалась, выпрямила спину, торопливо отерла щеки от слез. Решительно шмыгнула носом. У мальчика и без того горе, его жена разлюбила! И сына у него почти отобрали! Мальчик и без того страдает, еще и она над душой хнычет…
— Ладно, сынок, ничего, переживем как-нибудь. Не ты первый, как говорится, не ты последний. А с квартирой что? Квартиру делить будете? Она же в равных долях оформлена, на тебя и на Арину. Можно пополам…
— Нет, мам, не хочу я у сына квадратные метры из горла вырывать. Нет, я понимаю, она на ваши с папой деньги была куплена, но… Позволь мне такое благородство, а? Пусть моя доля в квартире Гришкина будет. А, мам?
— Да, пусть будет. Конечно. Я же просто так спросила, ради информации. Пусть Гришеньке останется…
— Спасибо, мам.
— Да ладно… Знаешь, как-то мне сейчас открылось — не это важно. Бог с ней, с квартирой. А вот что Гришеньку забирают, это да… Это придавило, как плитой…
— Да кто ж его забирает? Просто видеться будем реже, а так…
— Значит, ты ко мне переедешь, сюда?
— Нет, мам. Что я, маленький, под боком у тебя жить?
— А куда? Квартиру снимать станешь? Дорого же… Еще и алименты платить…
— Арина не возьмет алиментов. Ее будущий муж хорошо зарабатывает, он против алиментов. Тоже благородный, блин… Кругом одни благородные собрались, надо же.
— А как тогда?
— Ну… Значит, я сам как-то платить буду. Или покупать Гришке что-нибудь. А на съемную хату я тоже не пойду, мам. Я у Лады жить буду, в ее квартире. Она меня любит…
— Да, я вчера слышала. А ты ее любишь?
— Не знаю… Если честно, я не думал об этом. Пусть все идет, как идет, там видно будет.
— Звучит довольно инфантильно, ты не находишь?
— Может быть. Но знаешь… Я в последнее время так измучился с этими игрищами в семейную жизнь… Надоело все. Хочу просто так жить и ни о чем не думать. Хоть какое-то время.
— Тогда честнее жить одному, Лёв.
— Я понимаю. Но если Ладка настаивает… Отчего ж нет? Тем более я ничего ей не обещаю и ни под чем не подписываюсь. Я свободен, она свободна.
— Слушай… А это правда, то, что вчера Лада сказала? Ну, что это Арина специально вас свела…
— Да нет! Нет, конечно! Просто Ладка вчера напилась, несла околесицу. Нет, Арине вообще все по барабану было — где я, с кем время провожу… Лишь бы ее в покое оставил.
— Странно… А я, как всегда, не видела ничего… Хотя нет, вру. Я в последнее время чувствовала — есть что-то такое, витает в воздухе. Но чтоб до такой степени…
— Ладно, мам, я пойду, ладно? Устал от этого разговора. Ты не заметила, мы по одному кругу ходим?
— Куда ты пойдешь?
— К Ладе. Она ждет.
— А как же Гришенька?
— А что Гришенька? Я за ним вечером в воскресенье приеду, домой отвезу. Ну, то есть… К матери его домой… К бывшей жене…
У нее только и вырвалось из груди горестно-слезное — ох-х-х… Домой к его матери, к бывшей жене! Но все равно не заплакала. Слезы в уголках глаз скопились, но не заплакала.
— Ладно, мам, не плачь, прорвемся! Все, я пошел. Будем считать, у меня параллельно с разводом медовый месяц начинается! Ничего, прорвемся, мам…
— Ага, сынок, прорвемся. Что ж нам еще остается. Будем прорываться через колючую проволоку. Ладно, она хотя бы у тебя медом намазана… Иди, празднуй. Дверью только не хлопай, Гришенька еще спит.
Ушел. И дверь тихо закрыл, как мамка велела. Сынок, сынок… А может, и впрямь ничего, прорвемся… Все живы-здоровы, чего бога гневить.
— Ба… Я уже проснулся, доброе утро…
Гришенька стоял в кухонном проеме, прикрываясь ладошкой от солнечного луча. Ангел хрупкий, сонный, олененок на тонких и длинных ножках. Сердце зашлось медом нежности…
— Доброе утро, мой драгоценный! Иди сюда, я тебя обниму…
Взобрался на колени, зевнул сладко, подставил щеку для поцелуя. Молоком пахнет, счастьем, снами детскими.
— Ба, а в зоопарк прямо сейчас поедем?
— Да, можно прямо сейчас… А может, изменим планы? Может, лучше на дачу к тете Кате и дяде Коле рванем? Там солнышко, свежий воздух…
— Ура, на дачу, на дачу! А на чем мы поедем? На поезде?
— Ну… Почти на поезде. Электричка называется. Хотя можно папе позвонить, пусть нас на машине отвезет… Оторвется от важных дел…
— Нет, я хочу на поезде, который электричка!
— Ну и отлично. Тогда умываться, завтракать, и — полный вперед! Нас ждут великие дела, мой прекрасный принц! Мы едем путешествовать на электричке!
* * *
— …Да, вот такие у нас грустные новости, ребята… До сих пор в себя прийти не могу…
Сказала и тихо всхлипнула, не сдержавшись. Да не особо и старалась — уж здесь-то, на даче у Прокоповичей, можно поплакать, позволить испуганной душе съесть порцию положенного сочувствия. Хотя сочувствие — как сладкая мучнистая еда. Пока ешь — хорошо, а толку для организма никакого, один вред…
— Ничего, Санька, ничего! Перемелется, мука будет! — в очередной раз произнесла одну и ту же фразу Катька, наклоняясь к окну и цепляя взглядом бегающего по газону Гришеньку. — Надо же, какой большой стал… А красавец растет, весь в Левку, от матери ничего не взял!
— Почему? Арина тоже красивая.
— Да ну… Все равно наш Левка лучше. И красивый, и добрый, и порядочный. Чем он ей не угодил, не понимаю? Где по нынешним временам лучше найдешь? Не пьет, не курит, зарплату в дом несет, сына любит… Нет, какого еще рожна, а? Еще и любовь неземную ей подавай! Совсем зажралась баба! Глупая еще, не понимает, что лучшее — враг хорошего. Потом поймет, да уж поздно будет…
— Нет, Кать, не права ты. Теперь вспоминаю, как Арина себя вела, и знаешь, даже сочувствую ей. Трудно жить рядом с нелюбимым, да еще и с другой любовью в сердце. Пытка, а не жизнь. И себя измучила, и Леву, и меня…