Но это мужской мир. Женщины, увы, обречены сидеть у окошка и махать платочком. Сидеть и гадать, за кого выдадут родители. А те выдадут за того, за кого восхотят.
Да, самому хотелось бы, чтобы рядом ехала боевая подруга. Крутая, сильная, ловкая, неприхотливая, которая и дерется, как бешеная кошка, нанося такие удары, от которых мужики, что вдвое тяжелее, разлетаются, как кегли… сказал – и самому смешно… ну, да ладно, помечтать можно, другие же эту хрень намечтали, и ничего – остальные лопают, а я все жмусь, неловко, верность эпохе храню.
Но в самом деле, почему такую не отыскать, не взять для дразнящего интима, когда и боевая подруга, и в то же время молодая самочка с зовущим запахом, хотя сама она и говорит, что никого не зовет, брысь из-под одеяла, она спит отдельно… по крайней мере, сегодня.
Увы, рыцари не поймут. Рыцарь либо путешествует один, либо со слугами и оруженосцами, если сам и нос себе утереть не может. Но никогда с женщиной. Ибо тем самым навечно загубит ее репутацию. А если женщина не есть знатная дама, то – свою.
Бобик на бегу поднял морду, ноздри расширились, как у Зайчика. Он повернул голову на бегу так резко, стараясь не упустить некий запах, что чуть не упал, а я испугался, что сломает себе шею.
Зайчик проскочил несколько ярдов, я оглянулся, Адский Пес приподнялся и нюхал воздух, затем припал расширенными ноздрями к земле и пошел, смешно задрав зад и почти загребая носом.
Я взволнованно вскрикнул:
– Неужели учуял?
Зайчик нехотя попятился, я спрыгнул на землю и подбежал к Бобику. Он так сосредоточенно нюхал утоптанную почву, что почти не обратил на меня внимания. Ноздри раздувались, пыль сметало дыханием, но вместе с ней из почвы выдувало и те молекулы, за которыми охотился Адский Пес.
Наконец он поднял голову и посмотрел на меня багровыми глазами. Я ощутил оторопь, но превозмог дрожь и спросил умоляюще:
– Нашел?.. Сможешь отвести?
Бобик повернулся, сделал несколько прыжков в сторону далекой горной гряды и остановился. Я поспешно взобрался на Зайчика, тот пошел рысью, Бобик побежал быстрее, и через минуту мы уже неслись, как выпущенные катапультой огромные глыбы, готовые все сокрушить на пути.
С неба падает чистый обжигающий огонь горячего солнца, сердце стучит часто и взволнованно просто от избытка силы, под копытами верещат обезумевшие от чистого и радостного дня кузнечики, носятся тяжелые жуки и шмели, но впереди слабо клубится редкий туман, душистый и совсем не пугающий, а вот дальше он сбивается в комья, тяжелеет, становится серым и неприятным.
Целая долина закрыта этим плотным туманом, даже не угадать, что там под ним: поле или болото, но для меня главное не туман, а вон тот скальный утес почти на горизонте. Там высится мрачный остробашенный замок. И хотя солнце играет бликами на крыше, но слишком зловещ блеск, словно искры прыгают по исполинскому лезвию остро отточенного меча.
– Стой! – крикнул я громко.
Бобик немедленно остановился, упершись в землю всеми четырьмя. Такие следы ни с чем не спутать, если кто захочет меня выследить: четыре пропаханные в земле глубокие бороздки, будто вбили в землю колышки и протащили их на несколько локтей, вспахивая почву.
Впереди низина заполнена плотным туманом. Будь это утром, я не обратил бы внимания, однако в такой жаркий день мне даже смотреть в него тревожно.
– Стой, – повторил я. – Дальше не обязательно… Других замков нет.
На всякий случай сверился с картой, все так, земли Турнедо населены, но здесь больше городов, больших и богатых, а замки по большей части расположены вдоль границ, внутри страны их намного меньше, чем в вечно воюющей Армландии. Похоже, если не сам Гиллеберд, то его предшественники поступали, как кардинал Ришелье: под любым благовидным предлогом сносили замки провинившихся сеньоров, оставляя эти укрепления только вдоль границ…
Собственно, я сам так сделал в Брабанте. Значит, герцог в этом замке, Бобик мчался прямо на него. Я привстал в седле, в четверти справа огромное стадо коров пасется на лугу. Проехав в том направлении еще чуть, я увидел большое село, а на перекрестье добротный постоялый двор.
– Бобик, – сказал я строго. – Рядом!.. Не пугай народ.
Возле харчевни подводы и два верховых коня: подводы посреди двора, кони с привязанными к мордам торбами в сторонке. Двое сидят на ступеньках, посмотрели уважительно, как я соскочил с коня и закинул повод на седло.
– Зайчик, жди, – велел я. – А тебе, Бобик, я не доверяю так, как доверяю умному и правильному Зайчику. Потому иди со мной, чтоб я с тебя глаз не спускал!
Зайчик гордо ржанул нам вдогонку, а Бобик пошел за мной понурый и с поджатым хвостом. На крыльце торопливо посторонились, давая дорогу как мне, так и моей милой собачке.
Я быстро окинул взглядом задымленный зал, на кухне что-то подгорело, зашагал к столу, где расположились двое прилично одетых мужчин, серьезных и степенных.
Мне по дороге пытались подставить ногу, народ развлекается, как может, но первого я проигнорировал, переступив, второй сам поспешно убрал, заметив за мной угрюмого Бобика.
Я с приветливой улыбкой опустился за стол.
– Не возражаете? – спросил я дружески. – А то свободных столов нет, с пьянью как-то не хочется.
Один из мужчин равнодушно кивнул, второй буркнул без дружелюбия:
– Просто мы еще не напились. Что это ваша собачка там делает?
– Она всегда под столом, – объяснил я. – Скромная до застенчивости.
– Дышит как-то очень уж… громко.
– Это она волнуется, – пояснил я. – Очень уж домашняя, комнатная.
Один кивнул.
– Да, она как раз в комнату поместится.
– Сейчас успокоится, – сказал. – Меня зовут Рич, я тут проездом. Хорошо здесь кормят?
– Меня зовут Кулан, – сказал первый, – а это Тапир. Кормят, как и везде. Если не проспят, то есть можно. А если проспят, то… как сейчас.
Хозяин подошел, принял заказ, я велел принести еду мне одному, а вина на троих, Кулан и Тапир сразу подобрели, переглянулись.
Бобик выхватывал у меня из руки ломти мяса, бараньи ребра, даже полголовки сыра сожрал, не стал отказываться, словно совсем из голодного края.
Кулан и Тапир сперва цепенели, когда Бобик задевал их колени под столом толстым задом, но тот интересовался лишь тем, что опускается к нему в моей руке, и они постепенно успокоились.
– Удивительная собачка, – заметил Кулан осторожно.
– У простых крестьян таких не бывает, – добавил Тапир.
Я пожал плечами.
– Вроде бы я не говорил, что я простой крестьянин.
Дверь резко распахнулась, в проходе, почти закрыв его громадным телом, появился высокий лохматый мужик в толстом кожаном панцире. На широких плечах душегрейка из шкуры открывает голые руки, толстые и с металлическими браслетами на запястьях.