Ричард Длинные Руки - гауграф - читать онлайн книгу. Автор: Гай Юлий Орловский cтр.№ 32

Я пробормотал:

– Да это только часть. И то – меньшая.

Он посмотрел прямо в глаза.

– Меньшая всегда ведет большую. Всегда.

Я поклонился и поцеловал худую старческую руку.

– Спасибо, отец Дитрих.

Он перекрестил меня и добавил негромко и нерешительно, словно не уверенный, что я достаточно созрел и пойму:

– Все неверно понимают слова Христа: «Кто из вас без греха, первый брось в нее камень». Здесь очень хитрая ловушка, понять ее с ходу невозможно, ибо простому человеку кажется, что речь идет о безгрешных. Мол, только они могут бросить камень, остальные нет.

– А на самом деле? – спросил я заинтересованно. – Все-таки я простой, а местами и очень даже простой.

Он вздохнул.

– Да пусть там хоть целая толпа безгрешных! Но взявший камень и замахнувшийся им – уже становится грешником. Вот в чем глубинная суть слов Христа. Потому церковь запрещает брать в руки оружие монахам и священникам, а также настойчиво требует от всех остальных, чтобы перестали… замахиваться друг на друга. Это грех, этого делать нельзя. Тебе в это поверить трудно, но когда-нибудь церковь добьется своего, и все войны будут прекращены! Даже такие, как ведем сейчас мы, – праведные!

Я перекрестился, чувствуя, что делаю это совершенно добровольно, а не потому, что так надо, так принято или потому, что давно не крестился, а на это могут обратить внимание.

– Верю, отец Дитрих!

Он внимательно посмотрел на мое лицо.

– У тебя свет в глазах, сын мой… Как будто что-то прозрел небывалое.

Я медленно выдохнул воздух.

– Ничего особенного, отец Дитрих. Просто на краткий миг увидел, как это сбылось. За столетия упорной работы церковь сумела вбить даже в самые тупые головы мысль о преступности войн, и… они прекращены. Не считая мелких конфликтов. Но и те исчезнут.

Он торопливо перекрестился, пробормотал несколько слов на латыни, затем добавил:

– Сын мой, я все больше начинаю верить, что тебя послал сам Господь. Правда, не знаю, с какой целью.

– На испытание, – пробормотал я. – И для искушения. Другим, конечно.

Вместо ответа он молча перекрестил меня.

Вылетел я в самом деле на рассвете, хотя планировал ночью, дела задержали, солнце поднялось быстро, и палящие лучи жгут спину, по ней перекатываются горящие угольки. Я в полете вроде камбалы или скат-гнюса, распластанного до полной двумерности.

Растопыренные крылья ловят восходящие потоки, на поддержание себя в воздухе совсем не трачу сил, плыву, как огромная страшная рыба. Нет, все-таки лечу, быстро и стремительно, это внизу земля едва-едва двигается навстречу и медленно пропадает под брюхом. Я почти вижу, как подо мною медленно проворачивается огромный зеленый шар с желтыми и коричневыми проплешинами и синими венами рек.

Мне кажется, из застенка я хоть и вышел едва живым, но теперь сильнее рублю воздух крыльями. Еще быстрее и в большем диапазоне меняю тело, вообще стал сильнее и быстрее. Верно говорил Ницше: «Все, что меня не убивает, делает меня сильнее». Но все-таки я вряд ли скажу Кейдану спасибо.

С варварами, похоже, поступим по тому же сценарию, как планирую насчет троллей. Только с варварами будет намного проще. Может быть, труднее в военном отношении, но в остальном – проще. Прецедент есть. Когда-то существовали пруссы, или полабские славяне, названные так, потому что в их владениях протекала крупнейшая река региона – Лаба. Пруссы – мощнейшее объединение западных славян, где два крупных союза пруссов: бодричи и лютичи, вели кровопролитные войны друг с другом. Христианская Германия пару сотен лет вела с этими язычниками жестокие войны, стремясь завоевать, натравливая один союз славян на другой, помогая то бодричам, то лютичам. Однажды даже преуспела, покорили, но вскоре пруссы подняли восстание и, жестоко перебив все германские гарнизоны, освободились. После чего еще лет сто существовали как независимые пруссы.

И все-таки германским рыцарям удалось сломить сопротивление язычников и навязать им христианство. Пруссы онемечились, приняли не только более высокую религию и культуру, но даже язык. Парадокс в том, что онемеченные пруссы и стали костяком и образцом немецкой этики, немецкого порядка и всего немецкого, а сама Пруссия железом и кровью объединила германские княжества в единую Германию! А их река Лаба, что постепенно начала произноситься как Эльба, стала сердцем и символом Германии.

Пассионарность варваров настолько велика, что их рвение впоследствии церкви придется сдерживать, а не возжигать. Снова отец Дитрих будет в панике, но на этот раз ошалеет от счастья, а в Рим будет слать слезные письма с просьбой прислать больше священников высокого ранга для обучения и наставления громадных масс, жаждущих света Христова…

Внизу береговая линия резко изломалась: вместо плавного перехода голубого цвета моря в желтизну песка зловеще пролегла черная и злая черта древнего разлома. Титанические силы подняли прямо из моря большой участок земной коры и так оставили. Теперь это полуостров, соединенный с материком только узким перешейком, именно там и расположена крепость герцога Готфрида.

И вот так, впервые увидев Брабант целиком с большой высоты, я понял, почему его называют «зеленым клином». В голубое пространство океана словно врезали изумрудный кристалл, свежий и яркий. Если в других местах земля то серая, то желтая от песков, то здесь все закрашено сочным зеленым цветом.

Я снизился, начал замечать, что зеленый полуостров не на одном уровне с морем, а нависает на грозной и впечатляющей высоте. Понятно, почему с этой стороны брабантцы не ждут нападения, никто не вскарабкается по отвесной стене на такую высоту!

Спустившись еще, рассмотрел крохотные сторожевые башни на самом краю обрыва. В двух светятся огоньки, хотя день ясный, явно разожгли очаг. Значит, охрана бдит, за проходящими кораблями присматривают. Хотя со стороны моря высадка абсолютно невозможна, но герцог молодец, вообще не дает шансов… Как и вообще в Брабант попасть можно только через узкий перешеек, надежно перекрытый крепостью.

Странно не видеть себя, ну, да ладно, сейчас главное – чтоб не узрели другие, слишком глазастые да любопытные, что и на небо иногда смотрят.

Я пошел по крутой дуге к крепости, на всякий случай сделал полукруг на растопыренных и пошел к самой высокой башне с плоской крышей. Здесь все башни и здания прямоугольные, с плоскими крышами, увенчанными зубцами. После веселых замков Сен-Мари с их с остроконечными куполами крепость выглядит особенно суровой и мрачной, вызывающе строгой и аскетичной, как укрепление воинствующих монахов.

Со стен двух массивных четырехугольных башен свисают длинные красные полотнища, но даже они больше напоминают о пролитой крови, чем о красном солнышке.

Я сделал полукруг, быстро схватывая взглядом народ во дворе крепости, расположение часовых на стенах и башнях, замечая перемены, наконец выбрал удобное место для посадки и быстро пошел вниз, стараясь не поднимать крыльями ветра.