Неон, она и не он - читать онлайн книгу. Автор: Александр Солин cтр.№ 102

– Как жалко, что тебя не было с нами! – бормотала она в темноте, и далее, без всякого перехода: – Димочка, ты у меня такой глупый, такой глупый, ох, какой ты глупый, ты даже не знаешь, какой ты глупый… Иди ко мне, дурачок!

– Спи, завтра разберемся! – отвечал он.

– Ты меня больше не любишь, да, не любишь? – плаксивым голосом, бормотала она. – Ах, какой ты глупый, какой ты глупый…

Бормотание ее становилось все бессвязнее, пока не смолкло совсем.

Эту ночь, как и предыдущую он провел в кресле. Засыпая, он увидел ее, выходящую из блестящей воды, как из краски. Она улыбалась и махала ему сверкающей рукой.

Утром, когда она еще спала, он спустился вниз, где выяснилось, что администратор не подвел. А если бы даже подвел, он все равно уехал бы в Ниццу. И хотя в запасе у него теперь были еще несколько часов, он решил не откладывать, тут же собрать чемодан и съехать.

– Что ты делаешь? – проснувшись и усаживаясь на кровати, уставилась она на него некрасиво помятым лицом.

– Уезжаю, как видишь.

– Куда?

– Домой.

– А я?

– А ты остаешься. Ведь тебе здесь нравится.

– Ты соображаешь, что ты делаешь? – попыталась она быть строгой.

– А ты?

– А что, собственно, случилось? – с наигранным удивлением спросила она.

Он захлопнул чемодан, с треском застегнул молнию и сел на край кровати.

– Ты знаешь, я вдруг понял, что я не тот, кто тебе нужен и никогда им не стану. Может, кого-то такое положение устраивает – меня нет. Я тебя ни в чем не виню – ты действительно заслуживаешь лучшего. Так что устраивай свои дела, а я свои раны как-нибудь залижу. За номер уплачено. Кроме того, я оплатил непредвиденные расходы. Можешь отдыхать и ни о чем не беспокоиться. Там, на столике обратный билет и тысяча евро – этого должно хватить. Будь осторожна – здесь полно проходимцев. Особенно среди американцев. Пока!

Он встал и, подхватив чемодан, направился к выходу, готовый к тому, что в спину ему полетит что-то вроде «Ну, и черт с тобой!» или, на худой конец, «Вернись!», но номер проводил его молчанием. У входа его уже ждало такси. Он забился в угол и окаменел.

«Вот и все, – думал он, – вот и все…»

Таким он оставался до вечера следующего дня, когда она позвонила и сообщила:

– Привет, это я. Звоню сказать, что я вернулась.

– Зачем? – машинально спросил он.

– Чтобы ты чего-нибудь не подумал…

И, согласившись с его молчанием, добавила:

– Кстати, я дочитала твою книгу…

Ее восторженное помешательство продолжилось на пляже, где они после завтрака неожиданно сошлись с утренними знакомыми. Она увидела американца в купальных трусах, и сходство его с покойным женихом стало особенно разительным.

Незабвенную Володину осанку подтвердили развитые плечи, выпуклая грудь и овальный, слегка выступающий живот, всегда напоминавший ей небольшой античный щит. Та же смуглая кожа, те же ровные мускулистые руки. Володины ноги с точеными шарнирами колен поигрывали связками мышц, его икры выпирали с налитой подтянутой силой. Теми же чуткими буграми перекатывалась широкая спина. Даже растительность была той же умеренности. И все это венчало красивое чужое лицо.

Она была смущена, поражена, побеждена и следовала за американцем с навязчивой покорностью. Тело, которое ее глаза и ладони запомнили на всю жизнь, находилось на расстоянии вытянутой руки, и его можно было нечаянно коснуться. Благоразумие видело тут только один выход – бежать, но она предпочла быть неблагоразумной и осталась. Кажется, американец и сам не ожидал такого к себе внимания. Он иронично щурился, много шутил, а она, не понимая и половины его сленга, встречала его шутки громким, нервным хихиканьем, совершенно не думая, как это выглядит со стороны. Он посмеивался над своей женой, которая из любви к Фитцджеральду затащила его в эти края, потешался над ее придыхательным почтением к французской культуре, над европейской курортной теснотой и мелкобуржуазностью.

Находил местное общество скучным и язвительным, а Европу старомодной и однообразной. Она же, пропуская мимо ушей его плохо прожеванный английский, поддакивала и с замирающим, безрассудным восторгом пожирала глазами его тело.

Ее жених хоть и был на вершок выше, но выглядел рохлей с оплывающим с пока еще крепкого костяка телом и растерянным лицом. Ей вдруг стал безразличен его удивленный насупленный взгляд, его молчаливое порицание и прочие нудные приличия. Одно занимало ее теперь – чудесный случай воскресил былые радости, и она, захваченная врасплох, не знала, как ими распорядиться.

За ночь ее желания осмелели, налились плотской силой и хотели лишь одного – скорого и тесного свидания с заморским чудом. Стоит ли говорить, каким неуместным и даже оскорбительным представлялось ей теперь соседство с чужим хмурым мужчиной – этим досадным препятствием ее соединению с ожившей мечтой!

Утром она увидела американца за завтраком, и помешательство ее перешло все мыслимые границы. На пляже она, ошалевшая и поглупевшая, не замечала никого, кроме Джеймса, позволяя ему при купании как бы невзначай и весьма выразительно задерживать руку на подводных частях ее тела. Он предложил прокатиться на катере, упомянув, что его жена страдает морской болезнью, и когда жених отказался их сопровождать, она была только рада.

Некто приветливый в джинсах, сине-белой безрукавке, в нахлобученной на лохматую голову морской фуражке и черных очках встретил их. Американец спрыгнул в катер первым и помог ей спуститься. Она, глядя под ноги, осторожно и медленно ступала, представляя, что вцепилась в Володину руку. Они уселись рядом позади белой плоской головы над молчаливой спиной, и катер рванулся с места не хуже автомобиля. Ей впервые довелось рассекать пусть и прибрежный, но все же морской простор, да еще таким способом, и она с любопытством наблюдала, как быстро отступает берег, как съеживаются до игрушечных кубиков дома, сливаясь в сплошную цветную ленту у подножия ржаво-зеленых гор. Ветер трепал ее волосы, обдавал водяной пылью, и когда катер вставал поперек волны, под днищем хлопали и толкались морские ухабы. Ее спутник пытался что-то объяснять, но было шумно, и ей приходилось подставлять ухо, куда он, навалившись на нее голым плечом, кричал своим твердым американским ртом. Она кивала головой, косилась на его смуглые ноги, ощущала его теплое прикосновение и млела.

Описав большой полукруг, они остановились довольно далеко от берега, где коварное дыхание пучины было особенно ощутимым, и закачались на волнах. Стало тихо, и он принялся объяснять, где Канны, где Ницца, где Монако и где они. Она слушала, стараясь не глядеть на него, чтобы чужим лицом не навредить воспаленному воображению. Волны шлепали катер по щекам.

Ветер, чье вольное происхождение здесь стало очевидным, толкал их обратно к берегу. Американец примолк, затем склонился к ее уху и сказал: