Вернуть Онегина - читать онлайн книгу. Автор: Александр Солин cтр.№ 39

«Ни-за-что! – возмущенно объявила она себе, очнувшись от минутного помешательства. – Ни за что и никогда! Никогда этого не будет, ни-ко-гда!..»

Никогда, говорите вы? Тогда отчего случилось это короткое замыкание подземных любовных проводов? Не знаете? А я знаю! Потому что обмануло солнце, оглушил знакомый аромат полей, потому что поезд спешил в ЕГО Москву. Потому что за проводами, думая, что они обесточены, перестали ухаживать. И пусть в этот раз сработала защита, но где уверенность, что в следующий раз дело не кончится пожаром? Молчите? Вот то-то и оно.

А пока будьте добры, Алла Сергеевна, признать, что в командировочном задании кроме открытого и скрытого текста таился еще тайный, пронизанный обмирающей робостью подтекст – своего рода сверхзадание, свермиссия, а именно: найти в Москве Сашку и объясниться, наконец. Вот только почему вам приспичило сделать это в июле девяностого, а не за несколько лет до этого, или хотя бы прошлой осенью, когда он был в городе? Наверное, по той же причине, ответила бы она, по которой люди перестают носить черное и начинают различать цвета.

Конечно, они встретятся, но не в тот раз, так как то был лишь первый позыв, скорее тошный и такой же досадный, как прикушенный во сне язык.

Они приехали и шагнули под каменные боярские своды Казанского вокзала, а оттуда в чадную духоту июльской Москвы. Колкое, обжигающее любопытство довело их до гостиничного комплекса «Измайлово», где и поселило согласно купленным путевкам. Там они привели себя в чинный порядок и отправились, как и полагается неискушенным паломникам, на Красную площадь. И только когда они там оказались, Алла Сергеевна испытала, наконец, не чуждое ей в том возрасте благоговейное чувство достижения, подобное тому, с каким верующие после долгого пути достигают гроба Господня. Она ходила по каменному сердцу страны, оглядываясь вокруг себя с той же жадностью, что и человек, минуту назад обретший зрение. Ее шелковое, облегающее, зеленовато-бирюзовое с пепельно-синими вставками платье, отстраненное от того карнавального времени строгим фасоном, но не чувственностью, если и выдавало ее провинциальность, то не наивностью, а сдержанностью.

В ту ночь она долго не могла уснуть, и среди мыслей, что ворочались вместе с ней, обнаружила следующую:

«Спит себе, наверное, и не знает, что я в Москве… До чего же хорошо тем, у кого толстокожая память! Интересно, что бы он сделал, если бы узнал о моем приезде?»

В далекой от назойливости мысли было что-то примирительно-усталое и даже грустное.

На следующий день, вычернив глаза, забрав русую гриву в хвост и поручив компаньонку заботам профсоюзного экскурсовода, она атаковала Москву. Ее первый и решительный бросок был в сторону центра, где располагался вожделенный храм ее религии – Дом моделей. Добравшись до него и проникнув внутрь (если, конечно, внутрь мечты можно проникнуть), она завороженно бродила по коридорам, вдыхая ничем не примечательный воздух и с почтением взирая на жрецов и жриц моды, что проплывали мимо с отсветом священного огня на лицах. Один из них, внимательно выслушав ее, толковой скороговоркой указал путь к отделу, ведавшему наймом послушников.

Найдя нужную дверь, она постучала и, не услышав ответа, вошла. За дверью в дежурном запахе кофе, сладких духов и пыльных скоросшивателей обнаружились две озабоченные бумагами дамы и вальяжный скучающий мужчина под сорок в небрежно повязанном галстуке. Мужчина оглядел ее с ног до головы, смигнул восхищение, подобрался и устремил к ней вопрошающий взгляд. Она помялась и адресовала ему вопрос о своем трудоустройстве. Он встал, сказал: «Пойдемте со мной!» и направился к двери. Она двинулась следом, и женщины, оторвавшись от бумаг, проводили их выразительным взглядом, после чего склонились обратно к бумагам, которые, как известно, не обладают способностью зеркал отражать саркастические усмешки.

Они вышли в коридор и встали у окна. Там мужчина, доверительно понизив голос и не сводя с нее улыбчивых масленых глаз, велел: «Ну– ка, расскажите о себе!» Узнав, что она приезжая, он заметно оживился и радостно предупредил, что иногородним устроиться к ним на работу почти нереально. Она, конечно, замужем? Ах, нет? А какие у нее виды на прописку? Тоже никаких? Что ж, это плохо. Вы же знаете, что у нас без прописки… кстати, как вас зовут? А по отчеству? Стало быть, Алла Сергеевна! Очень приятно! А меня – Валентином Георгиевичем, будем знакомы! И шутливо потянулся к ней рукой. Она вложила смущенную ладошку в его сухой, цепкий рукоприемник, где, отвлекая змеиным посвистом лестных слов, ее без надобности задержали дольше, чем следует.

Он с преувеличенным интересом извлекал из нее подробности биографии, и она охотно ими делилась. Рассказала, кто она и откуда, указала вехи трудового пути и что по пути закончила. «Ну, как же, прекрасно знаю их ректора!» – важно объявил Валентин Георгиевич, также прекрасно зная, что проверить это невозможно. Она поведала о своем увлечении моделированием, предъявив в доказательство то самое зеленовато-бирюзовое с пепельно-синими вставками платье, и он, всплеснув руками, отозвался совсем, как женщина: «Ах, какая прелесть!» Она рассказала про кооператив, и он с шутливым изумлением воскликнул: «Ах, какая вы, оказывается, самостоятельная!» Она перечисляла заботы, какими жила глубинка, и ворох предъявленных ею сведений заслонил повод, по которому она сюда явилась. Мимо них, гордо задрав головы и здороваясь на ходу, сновали мужчины и женщины. Валентин Георгиевич кивал им в ответ с разной степенью учтивости. Они успевали бросить любопытный взгляд на его аппетитную собеседницу, он же, покровительственно глядя на нее, пожевывал подвядшими губами, словно пробуя ее на вкус. Неожиданно он перебил ее отчет вкрадчивым, далеким от трудоустройства вопросом:

«Аллочка, а что вы делаете сегодня вечером?»

Она споткнулась, уставилась на него и вдруг спохватилась, опомнилась, вернулась на грешную московскую землю и вежливо ответила, что как раз сегодня она занята.

«А завтра?» – спросил он, нетерпеливым взглядом копаясь в ее глазах.

«Пока не знаю…» – обнаружив в его взгляде расстегнутую ширинку неприличных мыслей, уклонилась она.

«Подождите, я сейчас!» – сказал он и исчез за дверью.

Через минуту он вернулся и протянул ей листок бумаги.

«Здесь мой телефон, – склонился он к ней. – Позвоните, как сможете. Мы найдем где-нибудь тихое местечко, посидим и вместе подумаем, как вам помочь…»

Однажды в две тысячи первом году, когда для показа новой коллекции ей потребовался алтарь, то бишь, подиум этого почтенного заведения, она договорилась о встрече с директрисой, каковой и была принята с подобающими ее восходящей славе почестями. Они сидели у нее в кабинете и мило, очень мило беседовали о превратностях того дела, которому служили, когда в щель приоткрывшейся двери просунулась голова и сообщила, что явилась за подписью, о чем, якобы, договорилась с хозяйкой кабинета заранее.

«Ах, да, да!» – воскликнула директриса, извинилась перед гостьей и пригласила голову войти. Голова вошла, приблизилась, и Алла Сергеевна сразу же признала в ней того самого Валентина Георгиевича, что говорил с ней одиннадцать лет назад будучи в более выгодной с точки зрения мужской притягательности форме. Нынче его постаменту добавили грузности, а у самой головы провисли щеки и поубавилось волос. Скользнув по Алле Сергеевне неживым, фальшиво-вежливым взглядом, он поздоровался с ней и, разумеется, не узнал.