Про немца вспомнил. Остановился на пороге, женины косы отпустил, задыхается. На Марусю неподвижную глянул, зарычал, трусы спустил и навалился на нее. Насиловал немое тело по-звериному. Когда закончил, едва на ноги встал. Молча пот со лба утер, схватил Марусю за руку и потащил…
На кухне открыл двери встроенной кладовки, одним махом выкинул из нее банки-склянки, поставил в кладовку табурет, запихнул туда Марусю и закрыл на замок.
– Ну как, жена? – крикнул в закрытую дверь. – Нравится?
Немец снова попытался подняться минут через двадцать, когда тепло худого неказистого тела, которым он так щедро собирался поделиться со всеми звездами, исчерпалось неожиданно и мгновенно. Немец смертельно замерз. Сил от этого не прибавилось. Прибавилось звериного страха насмерть замерзнуть посреди Марусиного двора и тем самым положить на языки всему Ракитному неожиданную новость, которую будут обсуждать не день и не два. «Нет, – выплыла слабая, как дитя, мысль. – Нельзя мне тут умирать. Марусе тут жить».
Окно в Марусиной комнатке со скрипом отворилось, и немец с почти детской верой в чудеса оглянулся. И – словно не было осатанелого Лешки с Марусиным намыстом на шее, его тяжелых кулаков, сломанной руки и страшной в своей неподвижности побитой Маруси. Словно сон. Вот же – ночь. Белым-бело, всюду снег… Оконце. Маруся ждет…
Немец протер дрожащей рукой слепые глаза… Маруся?
Из окна в снег полетели красные кораллы. Стекла – дзинь! Закрылось оконце.
Немец сцепил зубы и пополз к сугробу, куда упали кораллы. Откопал, ладонями прикрыл.
– Не тревожься, Маруся… Сберегу…
Когда Лешка закрыл Марусю в кладовой, позвонил среди ночи водителю, приказал через десять минут быть, потому что срочно в район ехать нужно, и вышел на порог, поджидая служебную «Волгу», – немец уже забросал кораллы снегом под сиреневым кустом и, прижимая к груди сломанную руку, полз к своей хате.
– Шеф! На вашем дворе будто стадо коров топталось! – заметил водитель, открывая Лешке двери авто.
Лешка бросил на подворье мрачный взгляд: грязный снег, черные пятна крови и земли подтаявшей. Губы скривил:
– Снег выпадет, снова все белым станет. Поехали уже, а то я из-за твоей болтовни о деле забыл.
Дело у Лешки было срочным: к утру добраться до райцентра и найти верного товарища Семку Григорьева. Григорьев – еще тот жучара! Он и совет хороший даст, и поможет из Ракитного выехать. Во всяком случае, в эту трагическую ночную годину Лешка Ордынский не видел другого выхода, кроме как забрать Марусю с Юрчиком и обустроиться на новом месте. «Студенческое братство – на всю жизнь!» – мысленно уверял себя, пытаясь представить, как пойдет разговор с Григорьевым, и нащупал в кармане немалую пачку денег. Кто-кто, а Лешка прекрасно знал студенческого товарища.
Служебная «Волга» въехала в районный центр в пять утра, и Лешка решил не медлить с визитом к Григорьеву. Времени не было. Нервы сдавали. По дороге он успел трижды обматерить водителя за слишком большую скорость и слишком медленное продвижение к райцентру, но водитель крутил у него баранку не первый год, поэтому промолчал.
В райцентре Семка Григорьев единолично занимал новый дом на две семьи, который в свое время построили для специалистов.
– Умеет! – оценил Лешка пронырливость Семки и постучал в дверь. Не страшно! Извинится, если выхватил Григорьева из сладких снов.
Семка Григорьев не спал. Слишком уж невероятные события происходили в его жизни нынче, потому просидел до утра, вычерчивая на обычной канцелярской бумаге схемы собственного карьерного роста.
– Леха? – Григорьев не слишком обрадовался. – Хоть бы позвонил.
– Сема, мне хана! – Всю дорогу Лешка выдумывал причины, по которым ему нужно в авральном порядке выехать из Ракитного, но сейчас напряжение безумной ночи вылилось в неожиданное откровение, и Лешка подумал, что так даже лучше.
Григорьев усадил Лешку в мягкое кресло в просторной гостиной, поставил на журнальный столик бутылку коньяка и спросил:
– Убил кого-то?
Лешка проглотил коньяк и за две минуты рассказал Григорьеву о событиях этой ночи и обо всем, что ей предшествовало.
– Вот сука! – обиделся за друга Григорьев. – И что теперь? Разведешься?
– Стыць!
– Да… Развод – очень плохо для карьеры. Коммунист, хороший семьянин… Это основа.
– Семка… Помоги из Ракитного выбраться. Ты хоть и главный ветеринарный врач района, но твое влияние…
– Ветврач? – Григорьев довольно рассмеялся. – Леха, я уже месяц во вторых секретарях райкома партии хожу.
Лешка глаза выкатил – неужели?
– Ну ты… жучара, Сема!
– Но-но! – демонстративно строго погрозил пальцем Григорьев. – Я перспективный руководитель!
– Поздравляю! Черт! Давай обмоем! Э-эх! А я без магарыча! – засуетился Лешка. – Сема… Так теперь – если захочешь – ты ж можешь меня в районе пристроить.
Семка Григорьев скривился, как от зубной боли.
– Рано, Леха! Или поздно…
Лешка насторожился. Нащупал в кармане пачку денег.
– Семка… Ты ж не откажешь старому другу?
Семка почесал затылок и начал:
– Ты Важу Чараташвили помнишь?
– При чем тут Важа? – Лешка и сам скривился, словно зубы прихватило, – не мог улыбаться Григорьеву, когда тот тянет кота за хвост, вместо того чтобы спасать его. Падла!
Семка вскочил, закружил по гостиной, снова упал в кресло напротив Лешки, оглянулся, как параноик с манией преследования, и процедил:
– Та-а-ак, спокойно! Только тебе рассказываю! По секрету. Ты Важу помнишь?
Лешка кивнул.
– Так вот… Я же тебе рассказывал… Сел на полгода «химии» из-за своей жены. А у жены отец – большая шишка. Вытянул Важу, помирил со своей дочкой, аннулировал его судимость и посадил Важу аж в областной комитет…
– Партии? – спросил Лешка.
Семка щелкнул пальцами, мол, лучше.
– …Государственной безопасности, – прошептал.
– КГБ? – поразился Лешка.
– Леха! Важа говорит, это роскошнее, чем Рио-де-Жанейро Остапа Бендера!
– А мне что с того?
– Тебе – ничего, – согласился Семка. – А я тогда Важе характеристику для суда написал. Мол, насколько он высокоморальный человек и все такое… – Семка развел руками – вуаля! – И вот! Вспомнил грузиняка о мужественном поступке Семена Григорьева. Забирает меня отсюда. В КГБ! Представляешь?
– Поздравляю.
Лешка почернел и бросил теребить пачку денег в кармане. Не помогут деньги. Семка уезжает, значит, свои проблемы Лешка вынужден будет решать самостоятельно. Встал.
– Хороший коньяк… Дорогой… – И пошел к двери.