На острове Буяне - читать онлайн книгу. Автор: Вера Галактионова cтр.№ 69

Зуй стоял, прислонившись плечом к берёзе, и смотрел на монаха, поигрывая желваками.

– О судьбе народа? Молятся? Эх, мать честная! – недобро оскалился он. – А я ведь, вот так же, спросил одного, опущенного. Ради забавы… Смазливый такой, кроткий у нас появился! Голубоглазый… Уже через месяц враскоряку ходил, с капустой до колен: верзуха заживать не успевала. Так он нравился всем, особенно чучмекам!.. Спрашиваю его для смеха: «А ну скажи: что такое – зло, по-твоему?» А смазливый-то говорит, сквозь слёзы, правда: «Зло – это когда твою доброту принимают за слабость». Ишь, чего вывел?.. В часовню тюремную всё время ходил. Молился, плакал. А один педрило старый всё его потом утешал: «Ничего, петя: нас по-всякому, а мы крепнем!»… Но вот, с ним – в одно время, шкет белобрысый на зоне возник. Тощий, как лучина! Недокормленный. Доходной, из детдома. Его там один бык долго мучил, за ночь опустил. Так, днём этот шкет спёр где-то гантелю, у себя спрятал. И ночью бык – к нему, а он быка – гантелей смарал!.. Под суд пошёл, доходной. На крытку… Ну, так скажи, монах: вот про народ ты рассуждал. А кто правильно сделал – тот красивый, который враскоряку ходит, молится? Которого дрючат все, кому не лень, и дрючить – не перестанут? Или шкет белобрысый, который заповедь «не убий» нарушил? А?!. В часовне-то вашей как постоишь – получается, красивый прав, голубоглазый: покоряется-смиряется… А по-твоему как?

Монах долго смотрел в сторону.

– Крест он такой несёт, этот красивый. Мученически грехи свои, и родителей своих грехи, искупает. Родительских грехов на нас много навалилося. За безбожное-то время. Их избывать всем приходится.

– Так он же кайф приучается славливать, против своей воли, если уже не славливает вовсю! Грех-то – он и болит, и сладит, как леденец ворованный. Какое тут мученичество? – удивлялся Зуй. – И руки на себя ему нельзя наложить, в часовне не велели: грех… Вот ты бы, монах, как поступил?

– Тяжёлый вопрос, – вздохнул Андроник. – Я бы, по немощи своей, мучителя бы, конечно, убил. Потом бы покаялся, и кару бы принял, но – убил. Только ведь это – по немощи. А вот по полному праву убил бы, если бы заступался за ближнего своего, и если бы иного пути для защиты другого человека не оставалось бы. Ведь человек –

он подобие Божие. И как же ты, мучитель, собираешься Божие подобие осквернять?! Не допущу. Всеми средствами, и даже убийством, при случае-то безвыходном. Но молиться о прощении греха убийства буду. О прощении за то, что из испытания, свыше мне посланного, не нашёл другого выхода – по греховности своей.

Он подумал ещё. И кивнул сам себе, утвердительно:

– За други своя душу – клади. Оно не зазорно. А если други своя предаёшь, хотя бы бездействием и молчаньем, то душу теряешь, конечно.

– Так ты мокрушник, выходит? – коротко глянул на монаха старик.

– Когда война идёт… В войне мокрушников не бывает, – смирно покивал монах, но, спохватился. – У отца Сергия вы про это спрашивайте! Не по чину мне рассуждать про умное. Лишнее могу сказать. Простите.

– Ладно. Разберёмся. – улыбался Кормачов солнцу и ветвям. – Главное: дух святый витает где хочет! И мы для него – не закрытые.

Вдруг он обернулся к старику:

– Дядька Нечай. Пленного-то мы – не развязали.

– Ну, – кивнул тот. – А зачем?.. Небось, и сам растеребится как-нибудь. Со временем, конечно. Чем позже, тем лучше.

Монах смотрел на них, не понимая.

– Пленный там у нас, – объяснил Кормачов. – Городской, случайный… Связали мы его. Чтоб он на дорогу раньше времени не выскочил, да не донёс бы.

– Ботало! – засмеялся Зуй. – У этого вода в заднице не удержится.

Монах оглянулся на солнце, зависшее над дальними соснами.

–…Замёрзнет человек в ночь, – сказал он, и по лицу его заходили тени.

– Спущусь я, развяжу, – Кормачов двинулся было, оттолкнувшись палками.

– Куда?! – крикнул старик. – …Вон, Зуй помоложе. Он шустрей сбегает. И нас быстрей нагонит.

Монах и Кормачов смотрели друг на друга в нерешительности. Но Зуй, гикнув, уже скатывался вниз.

– Ступайте, я скоро! – кричал он, петляя меж стволами и чудом удерживая равновесие. – Эх, воля вольная! Жизнь раздольная… Гуляй-не хочу!..

И снежная пыль вилась за ним и весело искрилась на солнце.

– Зуй дело знает… – кивнул старик ему вслед со слабой улыбкой.

Не заметивший, как все ушли из лощины, Кеша спал под осиной. Он видел во сне Зойку, нарядную, поправляющую кружева на пышной груди и выкладывающую из двух сумок хорошую, обвитую цветными картинками, магазинную еду.

– …Хотел забыться, уехать на край света! – уже объяснял ей Кеша с выражением и рвал на себе рубаху для убедительности. – Глобус крутится, вертится, гадство. Но – не смог. Вернулся!.. Пр-р-роклятье. Зоянция, я не в состоянии без тебя жить! Ни минуты. Вот, парадокс!.. Старался всё перечеркнуть. Пытался бежать от любви – быстрее лани, Зоянда! И… не получается… Ничего у меня не вышло, Зоюндия! Ни с кем. Ни разу…

– Ни с кем?! – сдвинув низкие брови, она недоверчиво вглядывалась в Кешино лицо, приблизившись так, что ему стало вдруг душно. – Мне известно про тебя всё! Подлец.

Кеша прикинул во сне, бежать ли ему к Уховёртке сразу, в дом при мусорной свалке, или же оправдаться и остаться тут.

– Если б ты знала, от какой пресловутой сельской женщины мне пришлось отбиваться! – заговорил он торопливо и вдохновенно. – Едва избавился от неё, ценою штампа в паспорте! В диком месте, среди котов и кедров. Жуть! Жуть во мраке! Но… разве меня можно удержать штампом? Ха! Нет и нет… Меня можно удержать только баяном. Кстати, где мой баян? С малиновыми мехами?.. Ты же давно обещала купить мне баян! Что, зажала?!.

И Зойка ответила ему бесшабашным, ненавистным мужским голосом:

– Кончай ночевать, начинай чай пить.

Зуй развязывал узлы за его спиной. В лощине не было ни души. Только лыжи лежали совсем невдалеке, крест накрест.

Занемевшее тело выпрямлялось и радостно ныло от свободы. Но, едва вскочив и увидев парня прямо перед собой, Кеша всё понял.

– Я… Сейчас… – принялся он лихорадочно, неловко стягивать полушубок.

– Берите… У меня ещё деньги. Вот! – теребил он пустой синий карман на рубахе. – Отдаю! Вам!..

– Своему другу прокурору из этого кармана отдай, – посоветовал парень, матерясь тихо и деловито. – А мы из какого-нибудь другого кармана подлатаемся.

Он косолапо перетаптывался и бегло оглядывал ельник.

– Всё берите!!! – пронзительно закричал Кеша, бросив полушубок в сторону, на снег, и заплакал, раздетый.

– Всё! Всё!.. – рвал и рвал он с себя жёлто-зелёный галстук. Но, оттянутый в сторону, галстук подлетал и подлетал, взвиваясь, к его шее и щёлкал по кадыку жёстким кривым узлом.