— Ваш секрет.
— Типа того.
— А я тоже фокус знаю. Смотрите.
Майор берет карандаш и, сложив ладонь к ладони, зажимает его большими пальцами. Затем совершает вращательную манипуляцию ладоней так, что один большой палец огибает другой, — карандаш разворачивается в итоге на 180 градусов и оказывается прижатым снизу большими пальцами к ладоням, теперь уже ориентированным в одной плоскости параллельно поверхности стола и решительно направленным на Капитонова.
— Повторите.
Капитонов берет карандаш из рук следователя и не может повторить то же самое. Кисти рук у него неуклюже выворачиваются.
— Это все потому, что у вас другая пространственная ориентация конечностей, — произносит майор с плохо скрываемым торжеством. — У вас левосторонняя, а у меня правосторонняя. Да?
Капитонов, молча, положил карандаш на стол.
— Вот вы не поверили, что у нас разная ориентация рук в пространстве, а почему я должен верить, что он загадал 99?
— Какая разница, что он загадал. Да хоть 27.
— А вот теперь вы увиливаете.
Капитонов молчит, хотя следователь определенно ожидает активной реакции.
— Покажите, пожалуйста.
— Что показать?
— Ваш фокус. Что вы еще показать можете?
— Я обещал его больше никому не показывать.
— Вы мне ничего не обещали. Отнесемся к этому, как к следственному эксперименту.
— Я обязан?
— Ну почему же сразу «обязан»? Просто так было бы лучше для нас обоих. А для вас — в первую степень.
— Что-то не хочется, если честно.
— Знаете что. Давайте через «не хочется». Мы же тут не в детские игры играем.
— Задумайте число, — устало произносит Капитонов, — двузначное.
— И?
— Прибавьте семь.
— А почему не пять?
— Потому что семь.
— Прибавил.
— Отнимите два.
— Допустим.
— Что «допустим»? Вы 99 задумали.
— И в чем же фокус?
— Вы 99 задумали, — повторил Капитонов.
— Это и ежику понятно. А что я еще мог задумать после всего, что случилось?
— В том, что вы задумали 99 после всего, что случилось, я не виноват.
— А я вам и не предъявляю обвинений.
Последняя фраза прозвучала жестче прочих — тон ее не отвечал содержанию.
— Раньше 99 никто не задумывал. Он первый.
А это прозвучало как признание. Капитонов от себя не ожидал такой интонации.
— Я второй, — говорит следователь. — Но вот в чем проблемка. Он задумал 99 — и в морге, а я задумал 99 — и, как видите, живой, здоровый, сижу за столом, и дальше жить собираюсь. Вам это не кажется странным?
— Что вы хотите от меня? Что вам надо? Чего вы от меня добиваетесь?
— Да ничего не добиваюсь. Только это очень опрометчиво утверждать, что он задумал именно 99. Вы на себя слишком много берете.
— Надеюсь, экспертиза уже была. Уже известна причина смерти?
— При чем тут причина смерти? С причиной смерти и без вас разберемся.
Следователь выдвигает ящик стола, достает оттуда упаковку гигиенических салфеток, извлекает одну, высмаркивается, бросает ее в корзину.
— По идее, надо с вас подписку о невыезде взять. Только на кой черт вы мне тут дались? Поезжайте в свой… не знаю куда. Но сначала вот письменно — все как было.
Перед Капитоновым лежит лист бумаги.
— Подождите. Я догадываюсь, что вы напишете. Потом проблем не оберешься. Вы напишите — вообще, обобщенно. Разговаривали. И вдруг ему плохо стало. Он умер.
— Без фокусов?
— Именно без фокусов, — говорит следователь.
Капитонов излагает события в четырех фразах — максимально кратко и емко.
— А это зачем? Скобки какие-то? — следователь заметил фигурные скобки в начале, а потом и в конце текста. — А что с подписью? Вы всегда подпись в фигурные скобки заключаете? Для чего?
— На всякий случай, — говорит Капитонов.
13:45
Странно не то, что он прибыл в аэропорт заблаговременно, странно то, что ему не удается пройти арочный металлодетектор. Он уже и мобильный телефон выложил, и выгреб всю мелочь из карманов, и снял ремень, а эта дурацкая рамка звенит и звенит.
— У вас, наверное, металлический имплантат?
И вот тут Капитонов на мгновение дрогнул — засомневался, не разводят ли его на фейс-, металл— и прочий контроль переодетые микромаги: а вот как найдут, действительно, в животе тяжелую гайку, о которой ему уже приходила недавно нехорошая мысль.
Обследуемый ручным металлодетектором, Капитонов, однако, не звенит ни одной частью тела — словно включился внутренний какой-то ресурс в Капитонове, нейтрализующий поводы к подозрениям.
Но не ко всяким.
Сумку, прошедшую интроскоп, его попросили раскрыть. Зачем в нее помещен чемоданчик? Затем, что целиком поместился в сумку, а Капитонов решил обойтись одной единицей клади.
К счастью, в чемоданчике нет ничего такого — даже капустных котлеток.
Капитонов сам не знает, зачем он забирает в Москву чемоданчик. Нужен ему чемоданчик? Но не оставлять же теперь в здании аэропорта.
Далеко он не отошел от поста — патруль из двоих в непонятных погонах просит предъявить паспорт. Один держит на поводке собачонку, что-то явно умеющую — да вот хотя бы не обращать на себя внимание многочисленных пассажиров.
— Я выгляжу неадекватным? — спрашивает Капитонов, тоже стараясь не обращать на себя внимание, и, со своей стороны — именно собачонки.
— Вы уверены, что паспорт ваш?
— Там моя фотография!
— Только поэтому?
Хорошо хоть собака к нему равнодушна.
— И подпись!
Паспорт возвращают владельцу:
— Счастливого полета, Евгений Геннадиевич.
Регистрация проходит без приключений. Есть время выпить чашечку кофе, но от этой мысли его отвлекает встреча нос к носу:
— Вот это да! Какими путями?
Зинаида и Женя, сын ее даун.
— Как ваша конференция математическая? — интересуется Зинаида.
— Нормально. А вы-то что тут делаете?
— Да вот понимаете, все наперекосяк, у сестры инсульт, надо в Воронеж срочно лететь. А уже оттуда домой, как получится.
— Да вы что! Подождите, у вас же в Петербурге сестра.