История борделей с древнейших времен - читать онлайн книгу. Автор: Зигмунд Кинси cтр.№ 20

Итак, если женщина способна утолить и вашу страсть, пусть отныне воздвигнется стена между нами, мужчинами! Если же, по-твоему, пристойно мужчине разделять ложе с мужчиной, то дозволим впредь и женщинам любить друг друга. Да, да, сын нынешнего века, законоположник неслыханных наслаждений, ты придумал новые пути для мужской утехи, так обрадуй и женщин: подари им такую же возможность, пусть одна другой заменяет мужа! Пусть, надев на себя изобретенное бесстыдное орудие, заменяющее данное природой, – чудовищная загадка пашни, не знающей посева, женщина с женщиной, как муж с женой, встречаются на ложе! Пусть наименование разврата, редко достигающее слуха, – мне стыдно даже произносить это слово, – имя трибады впредь выступает гордо, без стеснений! И пусть в наших домах на женской половине отныне вершится непотребная любовь двуполой Филениды! Нет, пусть уж лучше женщина, насилуя себя, доставляет себе мужские наслаждения, чем благородную силу мужчины низвести до дряблой изнеженности женщины!»

В андроне слуги готовят все необходимое для вечера. Гости занимают ложа: по двое, иногда по трое, если речь идет о празднике более чем на тридцать человек. Ножки кроватей выполнены из дерева или бронзы, сами кровати устланы персидскими коврами, на них брошены подушки.

В начале рабы ставят блюда на стол перед каждой постелью. До классического периода считается хорошим тоном показывать «архаический» вкус к простой еде. Скромный ужин: фрукты, рыба, жареное или вареное мясо, овощи, горох или бобы, оливки, пирог из меда и конечно же миндаль, лесной орех, которые грызут весь вечер, так как считается, что они ослабляют действие вина.

Еда – это всего лишь прелюдия к самой увлекательной части пиршества, разогрев перед симпозием.

Симпозий – «время, когда пьют вместе». Алкивиад в «Пире» Платона не скрывает: он пришел, чтобы пить вино в компании.

«Друзья, позвольте выпить с вами человеку, который уже много выпил, или нам нужно уйти, ограничившись целью нашего появления – короновать Агафона? Вчера, добавил он, я не смог приехать; но сегодня я здесь, с этими лентами на голове, чтобы увенчать ими человека, которого я провозглашу самым мудрым и самым красивым. Вы смеетесь надо мной, потому что я пьян?»

Не важно, откуда вино: Крит, Родос, Аттик, но его нужно до пяти или шести литров на человека. Зимой его пьют горячим и с добавлением пряностей. Иногда добавляют дурманящие травы и специи, и оно освобождает чувства, вызывает галлюцинации. Однажды гости на пиру видели ужасное кораблекрушение и бредили до следующего дня. Рецепт галлюциногенного напитка остался тайным.

Правила определяются тем, кто организует симпозий. В качестве короны хозяин носит фригийский колпак, знак уважения народу, который известен своим пьянством. Симпозиарх решает, что наливать в кубки: цельное вино или разбавленное и как именно нужно его разбавлять. Благоухающая листва, плющ, мирт или розмарин, розы, фиалки, нарциссы и прочее отдаляют опьянение. Плутарх ссылается на старейшин, чтобы подтвердить это применение: «Очевидно, что цельное вино, ударяя в голову и повышая давление в теле, туманит разум человека. Однако вещества, содержащиеся в цветах, – волшебное средство от этого воздействия. Некоторым образом они образуют стену вокруг головы, как вокруг цитадели. Теплые вещества из цветов расширяют поры, и пары вина выходят. Холодные же своим мягким действием отклоняют пары, которые поднимаются в мозг. Из их числа – венки из роз и фиалок. И те и другие своим запахом подавляют и препятствуют ощущению тяжести в голове. Но цветок сыти, шафрана, кирказона постепенно приводит людей, которые слишком много выпили, к безболезненному сну. Эти цветы имеют нежный и легкий аромат и имеют свойство постепенно развеивать неустойчивость характера и ожесточенность, которые формируются у пьющих. К ним возвращается спокойствие, состояние опьянения уменьшается и вскоре исчезает». Есть и другие цветы, которые усиливают возбуждение. Как только обстановка становится непринужденной, исчезает робость. «Это вполне естественно, что человек под воздействием вина дает волю своим чувствам и говорит о сексе. Действительно, мы склоняемся к такого вида разговору, когда мы пьем больше, чем нужно».

После пеана, оды в честь Аполлона, которая открывает симпозий, наступает время воспевать схолии. Моду задавали самые известные поэты; талантливые музыканты поддерживали оживленную атмосферу.

«Вначале концерт был действительно превосходный. Но позже, когда музыканты немного узнали гостей и почувствовали, что большая часть гостей находится под влиянием наслаждения и желания и готова позволить им играть самые сладострастные мотивы, они разошлись. Эти звуки опьяняют больше, чем какое-либо вино, которым заполняли себя без осторожности и меры. В самом деле, гости не сдерживались и кричали и хлопали в ладоши, лежа в постели: большинство гостей заканчивали тем, что исполняли самые непристойные танцы, которые вызывали подобные мотивы и музыку.

С нами пил философ. Вошла флейтистка и попросила разрешить ей сесть на его кровать. Он отказал, приняв высокомерный вид. Но позже флейтистка была выставлена на аукционе, ибо это обычай на пиршествах. Тогда он участвовал в аукционе смелее молодого девственника; но когда девушка была продана другому, он разозлился на этого человека, заявив, что тот действовал не по правилам. В конечном счете этот суровый философ подрался, он, который совсем недавно даже не соизволил уступить место девушке рядом с собой».

Но иногда на пирах вспыхивают и ссоры. Мужчины ссорятся из-за женщин, женщины – из-за мужчин. В диалогах Лукиана мать гетеры встревожена – та предосудительно вела себя на последнем застолье.

«Мать. С ума ты сошла, Филинна, или что с тобой случилось вчера на пирушке? Пришел ко мне поутру Дифил в слезах и рассказал, что он вытерпел от тебя. Будто ты напилась и, выступив на середину помещения, стала плясать, хотя он тебе запрещал, а потом целовала Ламприя, его товарища. Когда же Дифил рассердился на тебя, ты, не обращая на него внимания, подсела к Ламприю и обняла его, а Дифил при виде всего этого готов был повеситься. А ты, кажется, и ночи не провела с ним, но оставила его плакать, а сама лежала на соседней постели, напевая и огорчая его».

Дочь оправдывается:

«Филинна. А то, что он сделал, матушка, он не рассказал тебе? Иначе б ты не защищала его, такого обидчика! Ведь он, бросив меня, вступил в разговор с Таис, подругой Ламприя, пока тот не пришел. Когда же он увидел, что я рассердилась и стала делать ему знаки перестать, он взял Таис за кончик уха и, запрокинув ей голову, поцеловал так крепко, что с трудом оторвал свои губы. Тогда я стала плакать, а он засмеялся и долго говорил Таис на ухо, про меня, конечно, и Таис улыбалась, глядя на меня. Когда они заметили, что идет Ламприй, то перестали целоваться, и я все-таки легла рядом с Дифилом, чтобы у него не было после повода для ссоры, а Таис, поднявшись, стала плясать первая, высоко обнажая свои ноги, как будто у нее одной они красивы. Когда она кончила, Ламприй молчал и не сказал ничего, а Дифил стал расхваливать ее изящество и искусство – как согласны ее движения с музыкой кифары, как стройны ноги, и тысячу подобных вещей, словно хвалил Сосандру, дочь Каламида, а не Таис, которую ты ведь знаешь, какова она: мы ведь купались вместе.