Обратная сторона Японии - читать онлайн книгу. Автор: Александр Куланов cтр.№ 46

Ради этого мы с девушкой отправились в идзакаю – типично японский кабачок, которых здесь пруд пруди. Обычно они располагаются у станций, чтобы трудовой японский народ выпил и… раз – и в последнюю электричку запрыгнул, а не бродил бы по улицам, оскорбляя своим видом японскую нравственность.

Поднялись на пятый этаж. Обстановка как во всех идзакаях: немножко темновато, но в целом уютно, из окна виднеется город Кавасаки и вытекающие будто прямо из-под пола электрички в Токио. Сели, заказали бутылку водки. Расторопный мордастый официант быстро принес бутылку. «Сантори», – прочитала девушка и с беспокойством спросила, нет ли у них «Столичной», «Посольской» или хоть какой русско-польской водки. Оказалось, нет. Отказывать было поздно – второй раз я на такой эксперимент не решился бы. Поэтому попросил только вместо принесенного кошачьего блюдца с местными соленьями соленых огурцов. Возникли трудности перевода: как «соленые огурцы» по-японски? Огурцы с солью? Но ведь это не соленые огурцы! Не описывать же официанту процесс засолки, чтобы он понял, о чем речь. Тем более что с процессом я знаком шапочно, да и он все равно не поймет! Ладно: огурцы с солью, значит, огурцы с солью.

Водка на вкус оказалась отвратительной, и из боязни, что долго я ее пить не смогу, прежде чем официант успел уйти, я махнул залпом четыре стограммовые пиалы с водкой и закусил их принесенным свежим огурцом, густо посыпав его солью. Щекастая физиономия японца выразила мимолетное удивление и снова погрузилась в беспристрастно-предупредительное выражение, а вот девушка моя, не успевшая это остановить, явно забеспокоилась и потянула меня к выходу. Вовремя: выйдя из лифта на первом этаже, я с трудом стоял на ногах. В верхней части черепа сгущались облака, как на вершине Фудзи перед дождем. Предчувствуя бурю, девушку я отправил домой, а сам нетвердыми шагами отправился в обход торгово-питейного комплекса – в сторону входа на станцию. Эксперимент начался.

Как всем известно, Венечка Ерофеев не смог найти Кремль в огромной Москве – в одном из самых больших мегаполисов мира, в перенаселенном городе с практически полным отсутствием дорожных указателей и со враждебной к нему – к пьяному Венечке – социальной средой. Да и выпил Венечка не в пример больше моего. И все же мой случай оказался тяжелее. С первой попытки мне не удалось даже обойти торговый центр. Ноги почему-то отказались нести меня к электричке, и сам собой я вышел к пятнадцатиэтажному жилому дому с небольшим двориком, где с изумлением понял, что всю жизнь мечтал полежать на деревянной скамейке под сенью кипарисов, скрывающих меня от луны.

Описывать состояние тяжелого алкогольного отравления водкой «Сантори» я не буду. Скажу лишь, что, с трудом дождавшись половины пятого утра и опрометчиво решив, что получаса мне хватит, чтобы преодолеть пятьсот метров до станции, я отправился в путь. Некоторые, наиболее сложные участки пути я преодолевал на карачках. Вид мой был жалок и ужасен, но вот что главное. Даже в этом состоянии я замечал, что, несмотря на мизерабельность моего положения, в каждом прохожем японце светится искреннее сочувствие, сопереживание моему горю. Самые отчаянные, стараясь на всякий случай слишком ко мне не приближаться, пытались даже заговаривать со мной, комментируя мое состояние уверениями в том, что и сами они совсем недавно, да практически намедни, выглядели точно так же. Это – Япония: великая страна, где есть люди, которым хочется ехать куда-то в половине пятого утра и при этом еще разговаривать с мычащим и ползущим на карачках, как наполеоновский солдат из России, гайдзином о превратностях жизненного пути, омраченного алкогольной зависимостью.

Несколько раз я валился в придорожные кусты отдохнуть. Никто и в этом случае не посмотрел на меня с осуждением. Никто не попытался пнуть беззащитного иностранца, а тем паче обобрать. Малюсенькая старушонка – из тех, что становятся завсегдатаями врачей-терапевтов и «Клуба для тех, кому за 90», наклонилась ко мне и что-то прошамкала, обдав меня перегаром сакэ и сырой рыбы, отчего мне пришлось заползти в кусты еще глубже, чтобы там в одиночестве порадоваться тому, что я хотя бы не ел сасими.

Путь до станции занял у меня более часа. Перед турникетами мне надо было выпрямиться, чтобы вставить карточку. Сил на это я не нашел. Умоляюще посмотрел я на служащего-экиина, и тот, хотя и без удовольствия, но поддержал меня за руку, помог преодолеть турникет и посадил на эскалатор, опускающийся вниз, на платформу.

Двадцать пять минут до станции Кавасаки пролетели незаметно. Я тихо сидел в углу сияющей чистотой электрички и пытался поддерживать разговор с пассажирами с помощью междометий. Сочувствующих мне в вагоне оказалось предостаточно. На сиденье напротив расположился молодой работяга, разложивший на коленях ультратонкий ноутбук «Мурамаса», в раскрытый зев которого каждые две минуты падал его сосед – краснорожий толстяк, видимо засидевшийся до утра и возвращающийся домой. С толстяка катились крупные, но совершенно без запаха капли пота, воздух в вагоне, несмотря на кондиционирование, заметно отдавал уже знакомым мне продуктом освоения сакэ, пива и сырой рыбы, а парень терпеливо и вежливо возвращал толстяка на место рядом с собой. Тот валился снова.

Переход на линию Кэйхин–Тохоку отнял у меня последние силы. В свою электричку я смог вползти еще сам, но, подъезжая к родной станции, понял, что лучше прибегнуть к помощи японцев. В их трогательном отношении к пьяным я уже почти не сомневался. Мне нужно было только последнее доказательство. Я промычал просьбу вынести меня на следующей станции. Пара клерков в одинаковых синих костюмах наклонились ко мне и, едва в вагоне раздалось «Оомори. Оомори дэс», бережно выкатили меня на платформу сквозь раскрывшиеся двери.

Домой я полз, уже совершенно уверенный в том, что жизнь в этой стране хороша. Здесь можно даже напиться так безобразно, как это сделал я, но окружающие будут к тебе добры и снисходительны. Рай для пьяных существует – он в Японии. Главное – не пить всякую гадость. Ведь еще в 1923 году один иностранец писал о продукции «Сантори»: «Глотнув, я почувствовал, как подо мной ходуном заходил пол. «Проклятое осакское виски», – подумал я. Но оказалось, что это землетрясение». Дома, в России, я бы так рискнуть не решился бы. Даже в японском ресторане.

Да, раз уж мы снова и снова заговариваем о японской кухне, видно, не избежать нам и рассуждений о символе «московской Японии» – ресторанах этой страны в нашей столице.

Популярность японской кухни в Москве шокирует в первую очередь самих японцев. Приезжая в российскую столицу, они меньше всего ожидают увидеть уже привычное аборигенам обилие увеселительных заведений, пробки на дорогах и японские рестораны. При этом больше всего японцев шокирует то, что японскую кухню можно теперь попробовать не только в этнически определенных заведениях. Сугубо московская изюминка – вставка кулинарии божественных островов в заведениях общепита, никакого отношения к Востоку не имеющих.

Мода и деньги определяют вкус большинства столичных рестораторов, ведущих за собой толпы поклонников аниме и Мураками. Из полутора-двух сотен ресторанов японской кухни около двух третей составляют заведения, «вмонтированные» в другие рестораны. Кто не знает о том, что в пиццерии можно заказать суси, в ресторане «Прага» – якитори, а в «Аодзоре» и то и другое подают под танец живота? Все знают. Кроме японцев. Но даже среди оставшихся примерно 60 заведений собственно японской кухни значительную часть составляют так называемые суши-бары – явление в Японии не совсем понятное и пришедшее к нам из Европы и Америки. Именно эта категория ресторанчиков растет наиболее быстро, покрывая Москву паутиной сетевых кулинарий с претензией на японский вкус.