Максимализмы. Характеры и характеристики. Жизнь №1 и Жизнь №2 - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Армалинский cтр.№ 143

Пошёл ты, гад, на хер, Гантмахер!

Спал он в палатке у брезентовой стенки, причём так крепко, что разбудить его было чрезвычайно трудно – приходилось пихать его изо всех сил, чтобы он раскрыл глаза.

Мы пользовались этим и мочились снаружи на брезентовую стенку палатки именно в том месте, где угадывалась его кровать. Его богатырский сон (и небогатырское обоняние) позволяли нам злорадно оправляться по очереди почти в самого начальника.

Моя работа была одна и та же: мы с напарником шли с носилками к цементному раствору, наполняли их, затем тащили их по шатким мосткам к ещё пустой опалубке и выливали в щель раствор, который должен был образовать стену.

Каждое утро начиналось с построения, где давались задания на день и плелась прочая ерунда, притворяясь армейским порядком. После первых пары дней мы уже к этим пионерским линейкам относились иронически, а на вечерней, усталые после работы, я и Серёжа Т., с которым мы выстраивались рядом, тихо восклицали: «День прошёл – и хуй с ним!» Очень скоро мы начали считать дни до возвращения.

Гантмахер ежедневно и торжественно обещал, что раствор будет поступать «машина за машиной», но раствора постоянно не хватало. А если не хватало раствора, то мы не успевали построить хлев, за который нам причитались вожделенные деньги.

Голодными мы не были, но вкусненького хотелось, а его не было. Варились непрестанные макароны, но один раз пригласили казаха из посёлка и он сделал бильбашмак (или как там его?) – там в тесте было какое-то мясо.

Время от времени привозили кумыс. Необыкновенный вкус его мне нравился, как всё необыкновенное. Ходили слухи, что в кумысе шесть градусов спиртовой крепости и потому многие заглатывали его в большом количестве в тщетной надежде захмелеть. Но при моём умеренно-любопытном потреблении непривычной жидкости опьянения не наступало.

В пустом магазине посёлка вместе с чёрствым хлебом продавался чистый спирт в бутылках – необходимый минимум для проживания в советской степи. Я раньше ничего, кроме водки, не видел и слово «спирт» для меня представлялось чуть ли не преступным, поскольку я знал, что в Ленинграде его добывали лишь одним способом – крали из различных лабораторий и учреждений, где он использовался для протирки и прочих технических целей. А тут, пожалуйста, – питьевой спирт – пей не хочу. Но я и впрямь не хотел, я и водку-то на то время пил всего раза три из-за нелюбви к состоянию опьянения, а прикладываться к бутылке со спиртом у меня не было ни желания, ни тем более денег.

Отрядные любители выпить покупали спирт тайно, так как алкоголь в отряде запрещался. Но это развлечение проходило мимо меня, как и другие типично целинные – одним из них было пение вечерами у костра. Эта процедура вызывала у меня особую ненависть. Прежде всего потому, что песни были феноменально дурацкие – вроде:

Целина родная —

вот ведь ты какая.

или:

И качаясь, идут валы,

от Баку до Махачкалы.

Я от этого хорового херового пения, как и от всякого общественного действия, держался подальше.

Некоторым отрядникам приходили посылки с едой от родителей, включая и меня. Содержимым делились с разной степенью интенсивности: от самостоятельного сжирания, облагодетельствования ближайших друзей и до выставления на общий стол. Я делился, но избранно.

Дима X. придумал напиток, представлявшийся нам амброзией. Он брал лимонную кислоту и смешивал её с содой в только ему известных пропорциях и получалась «шипучка» (составляющие он предусмотрительно привёз с собой). Ведь мы пили там только ледяную воду из колодца, которую подвозили на стройку, чтобы мы могли производительно работать в жару.

Вот я и придумал стишок, что начинался так:

Долго думал Дима над

тем, как сделать лимонад…

Остальное, разумеется, не помню.

Дима давал свой лимонад только избранным, тем к кому он благоволил, или сжалившись над теми, кто отчаянно канючил этот деликатес. Ведь лимонная кислота и сода были на вес золота, и потому эти возлияния происходили чрезвычайно редко и лишь среди посвящённых.

Иногда завозили молоко. Некипячёное молоко распивать запрещалось из-за опасности бруцеллеза, которым нас безудержно стращали. Пришлось мне поучаствовать в создании плаката, который повесили на кухне:

Невежество, приводит, братцы, к слезам —

сырое молоко – источник бруцеллеза.

Из книг я взял с собой единственную: первый том полного собрания Маяковского с его ранними шедеврами – это было время моей вспыхнувшей страсти по Маяковскому. Сей том до сих пор со мной в Америке и в нём прячутся пылинки и молекулы далёкой и всё ещё не поднятой целины.

Однажды в отряде устроили какой-то политически-развесёлый праздник. Я написал текст представления, от которого не осталось ни слова ни на бумаге, ни на моей памяти. Там фигурировала Military Police империалистической Америки. Буквы МР на касках я увидел на карикатурах в Крокодиле, не понимая их сути, но мы нарисовали их на картонных нахлобучках для обозначения империалистов. Разумеется, в сценарии были и какие-то советские герои. В чём была интрига – убей бог, не помню. Но представление состоялось и народ смеялся. Вот бы вспомнить – чему?

Посёлок выживал без единого деревца с кривыми домиками, с пустым магазином и баней. Раз в неделю мы шли пешком в эту баню. Плескались в тазах с горячей водой. Самым большим наслаждением было, когда один из наших бригадников, парень высокого роста, брал наполненный тёплой водой таз и медленно выливал его на голову радостно вставшего под ним целинника. Ощущение потока воды по всему телу было великим наслаждением.

Однажды, возвращались в лагерь, мы увидели несущийся по узкой улице грузовик: за рулём, как принято, сидел пьяный шофёр. Мы такое уже видали, но на этот раз он вёз груз, который свешивался по обе стороны кузова, и нам пришлось прижаться к стене дома, чтобы он не смёл нас.

Как-то мы попали в домик в посёлке, где в пустой комнате жил вечно пьяненький местный житель. Он был русским, не казахом, и русских в этом посёлке было много – теперь я понимаю, что это были бывшие зэки, которые остались жить там, где отсидели срок. Этот пьянчужка нам что-то рассказывал, и это было явно интересно, так как мы ставили ему выпить в благодарность за его повествования. Но не помню ни слова из его рассказов.

Время от времени в отряд приходили сообщения, что в каком-то соседнем отряде произошёл несчастный случай и кто-то погиб. Каждый раз после такой смерти Гантмахер, восставши ото сна, вещал о необходимости техники безопасности. Но мы имели о ней плохое представление, как и сам Гантмахер.

Однажды я шёл по нашей стройке с полузакрытыми глазами, поскольку в лицо дул сильный ветер с пылью. Вдруг я куда-то упал и когда очухался, осознал, что я вишу на руках, провалившись в узкую и глубокую щель между двумя бетонными плитами. Падая, я инстинктивно уцепился за край плиты. Вот и висел. Шедшие за мной ребята вытащили меня. А подо мной был ещё метр падения, и я мог, упав, поломать ноги или шею и не докричаться до ребят, коль они не заметили бы моего падения. Таким образом, на один возможный смертельный исход в строительных отрядах стало меньше.