Максимализмы. Характеры и характеристики. Жизнь №1 и Жизнь №2 - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Армалинский cтр.№ 127

Двор полнился мальчишками и девчонками. Мальчишки носились, играли в пристенок, в казаки-разбойники, а девчонки чертили классики и прыгали, а также крутили изо всех сил скакалки. Когда я впервые увидел тренировку боксёров со скакалками, я был поражён, как же этот символ мужественности пользуется такой девчоночной вещью.

Во дворе среди прочих болтался мальчишка по кличке Боря Глист. Глистом его звали потому что он был тонкий как… ну глист, конечно. Как-то летом мы играли поодаль от девчонок, которые прыгали в классики. Разумеется, у всех у них были короткие юбочки или платьица. На то время мне и Боре набежало лет по десять, не больше. Боря предложил:

– Хочешь я вот той под юбку рукой залезу?

Ну как я мог отказаться? Разумеется, я одобрил интригующее намерение Бори Глиста.

Он подбежал сзади к девочке, которая, нагнувшись, чертила на асфальте мелом, засунул ей руку под юбку, сразу вытащил и убежал ко мне. Девочка удивлённо распрямилась, но Борьки уже и след простыл. Он стоял рядом со мной, и я смотрел на него, как на героя. Девочка приняла это поползновение за знак внимания (что абсолютно верно) и продолжала прыгать со своими подружками.

Боря же вошёл в раж и с моего непреходящего согласия таким же способом отметился под юбками ещё двух девочек. Девочки реагировали на это спокойно, не кричали, не плакали, не убегали в другое место, не жаловались старшим. Бросали ему вслед «дурак» (что опять-таки абсолютно верно), и продолжали заниматься своим делом.

Я тогда не представлял, что там под юбками могла найти рука Борьки, но предчувствовал, что именно там и находится самое главное. У меня самого на подобное не хватало ни смелости, ни глупости. Тем не менее, я знал, что дело это – правое, и направляя Борькину руку в очередную подъюбочность, я ощущал свою причастность к чуду.

Дворовая игра в пристенок в фантики была одной из самых увлекательных. Прежде всего фантики делились на «лапти», то есть сделанные из обёрток дешёвых конфет, карамелек и на настоящие. Бумага у «лаптей» была тонкая и полупрозрачная. Настоящие фантики, вызывавшие вожделение и желание обладания, были фантики из обёрток дорогих шоколадных конфет, которые покупались редко, во всяком случае в семьях мальчишек, с которыми я играл, и у нас в семье шоколадные конфеты покупали тоже нечасто, а больше Кавказские, из дешёвого шоколада, которые продавались без обёрток, навалом. Предо мной ясно стоят светлые образы фантиков из плотной многоцветной обёртки Мишки на Севере (после моего отъезда, один из моих друзей писал, что решили в честь меня выпустить конфету «Мишка на Западе»), Мишки косолапого, Белочки, Каракум. Единственная плотная обёртка карамели, из которой получались настоящие фантики была Раковая шейка. Фантики из этой обёртки шли наравне с «шоколадными».

Важным делом для успешной игры в пристенок было найти нужную шайбу, которой ударяли о кирпич в стене. Кирпичи вылезали из под осыпающейся штукатурки на стене другого дома, которая делала наш двор закрытым со всех сторон. В земле у стены выкапывались лунки, куда складывались фантики проигрывающих, и если при ударе шайбы о кирпич шайба отскакивала и попадала в лунку, то все собравшиеся там фантики становились твоими и нежно шевелились при ходьбе в карманах брюк. Приятно было засунуть руку в карман и окунуть пальцы в богатство кучки фантиков.

Во дворе жили три брата Г., дружные представители русского антисемитства. На первом этаже на нашей лестнице жила еврейская семья X., в которой были дочь и сын. Сын Гарик был на год-два старше меня, но мы часто играли вместе. Вот мы и собрались как-то вечером во дворе и младший Г. понёс на евреев. Что мол, тот злодей – еврей и этот злодей – еврей. А Гарик выступил с ответным обвинением русских. Я был в классе четвёртом, а он – в шестом и уже проходил историю Гражданской войны. Вот он и стал сыпать фамилиями белых генералов, которые были воплощением зла в социалистическом государстве:

– Краснов – русский, Врангель – русский, – торжественно перечислял Гарик, – Юденич – русский, Колчак – русский. Я стоял, поражённый эрудицией Гарика и видел, как Г. потерял дар речи и на этом диспут о том, кто хуже, евреи или русские, приостановился. Но не закончился.

На заднем дворе, которые теперь уже застроен домами, была «страна гаражей», которую я описывал так:

На заднем дворе – приют ворожей,

там лечат машины и моют,

его я назвал бы тюрьмою

с технической кутерьмою,

со множеством гаражей.

Там все вечера и воскресные дни

расходуются на корпенье

над бурным моторным кипеньем

над заднепроходным коптеньем —

нет ближе машины родни.

И там проживал добродушный алкаш,

шатались в гараж его гости,

и пил он под именем Костя,

теперь он уже на погосте,

и продан кому-то гараж.

Он так и не кончил извечный ремонт

своей таратайки унылой,

ведь все свои трезвые силы

он тратил на поиски милой,

пьянящей его через рот.

Душа – это двигатель внутреннего

сгоранья. Но он не на спирте.

Вы, горькие пьяницы, спите

спокойно – поэты-спириты

не бросят во сне одного.

В наш гараж, где тогда стояла старая коричневая «Победа», я тайно водил девушек, пока не получил разрешения приводить их домой. Папа сделал откидывающееся назад передние сидения, чтобы при наших поездках в другие города можно было бы спать в машине. Но так как заднее сиденье не было рассчитано для такого комфорта, передняя спинка частично ложилась на заднее сиденье и возвышалась над ним, делая всё заднее сиденье негодным для лежанья. Так что легко себе представить, как неудобно было располагаться на заднем сидении для отправления половых функций. Но на пути к сему отправлению в России повсюду громоздились препятствия и пострашнее. А тут всё-таки гараж, машина, уединение…

У нас была домработница Неля С. Она приехала в Ленинград из белорусской деревни и когда она стала у нас работать и жить, ей было 17. По пятницам и субботам она ходила на танцы в Дом Офицеров, и я помню её, готовящуюся к ловле мужа, стоящую у зеркала в коридоре, мажущую губы густой каплей румян из маленькой бутылочки. Это было лучше помады, так как губы от румян сверкали, как сейчас сверкают от lip gloss. Губы у Нели были полные, сочные, особенно когда блестели, и меня, десятилетнего, это если не возбуждало, то восторгало. Мне не нравился её нос с невырезанными ноздрями, с пришлёпнутыми, как лепёшками, крыльями носа. Но несмотря на это она была миловидной и доброй. Мы с ней на кухне ели завтрак наперегонки.

Если не вожделение, то любопытство к её телу я испытывал постоянно. Был период, когда Неля и я спали в столовой. Она на раскладушке, а я на диване. Как-то ночью я проснулся и пошёл пописать. Возвращаясь, я посмотрел на спящую на боку Нелю, и мне захотелось её потрогать. Я опустился на колени перед раскладушкой и медленно и осторожно просунул руку под одеяло. Рука окунулась в жар, издаваемый молодым женским телом. Моя рука сразу оказалась на её бёдрах. Но на бёдрах были трико из толстой байки. Из-за отсутствия голой плоти я потерял к бёдрам интерес и двинулся выше. Но выше оказалась комбинация, а под ней – лифчик. Тело было недоступно даже во сне. Неля не почувствовала моих прикосновений и продолжала похрапывать. (Мой дядя привязывал к ноге своей домработницы верёвку и дёргал за неё, когда та начинала храпеть – он с женой и домработница спали в одной комнате.)