Убежище 3/9 - читать онлайн книгу. Автор: Анна Старобинец cтр.№ 40

В тот вечер Брат и Сестра научили Мальчика, как искать дорогу домой по хлебным крошкам и по маленьким камушкам.

И много, очень много дней и ночей прошло, прежде чем Мальчик убедился в том, что Костяная права: ни камушки, ни крошки, ни какие-либо другие ухищрения не помогали. Из леса не было выхода.

Я наконец согрелась.

Вылезаю из-под матраса. Из своего укрытия.

Сажусь.

Уже почти стемнело. Я не включаю свет – так будет удобней смотреть в окно. Бесконечный хвойно-березовый лес растянулся вдоль железной дороги большой мертвой зеброй.

Я почему-то чувствую себя гораздо лучше. Усталость – это да, но в целом вполне себе ничего… Кажется, даже температура спала. Елки-березы, елки-березы… Никогда я их не любила. Есть что-то в них безнадежное… Какая-то обреченность. И еще от них ужасно хочется спать. Даже не спать – зевать…

Мой рот кривится, послушно готовясь выдавить из глотки зевок, открывается все шире и шире. Сами собой зажмуриваются, слегка слезятся глаза. Вот, вот она, уже на подходе, долгожданная щекотная судорога… сейчас я зевну – нет, не получается… Несколько секунд – и снова приятно и мучительно напрягается гортань, я открываю рот и жду облегчения, жду, когда зевотная волна пройдет через меня, даст мне расслабиться и нормально дышать, глубоко-глубоко вздохнуть… Но слишком густая, клейкая эта волна никак не хочет выплескиваться, медленно утекает в меня и тут же просится обратно наружу… Слезы ползут по моим щекам, я строю гримасы, чавкаю языком, корчусь и таращу глаза. Я просто хочу зевнуть, мне нужно, очень нужно зевнуть… Мне нужно хотя бы вздохнуть… Выдохнуть… Кашлять… Но я не могу – с мягким хлюпаньем что-то сжимается в горле. Там остается лишь маленькая, совсем крошечная дырочка, через которую я тяну, тяну, тяну в себя воздух… его гораздо меньше, чем мне нужно, но это все-таки воздух…

Поезд, покачиваясь, замедляет ход. «О-си-и-новка!» – кричит радостный детский голос в коридоре. И от этой качки, от этого тоненького пронзительного «си-и-и!» мне снова хочется, так непреодолимо хочется зевнуть, что на секунду я перестаю дышать – и крошечная дырочка в моем горле немедленно стягивается и тихо закрывается – навсегда.

Я все еще вижу… елки-березы, елки-березы, елки-березы… навсегда…

Лес.

– Эта нянька сумасшедшая или преступница. Она все может. Зачем ее только к нам взяли.

– Да бросьте, дети, ссориться. Так и до елки не доживешь.

А. Введенский «Елка у Ивановых»

Есть такой голос – без определенного тембра, не громкий и не тихий, не ласковый и не грубый, спокойный, интимный, уверенный, совершенный, отрешенный, единственно правильный голос. Ему невозможно не верить, невозможно не доверять, невозможно не подчиняться – он знает все. Этот голос иногда говорит с нами во сне. Делится крупицами своего знания. Что-то приказывает. Или объясняет. Или утешает – но это совсем редко…

Утром, когда отвизжал свое будильник, когда съеден завтрак, когда вымыта посуда, когда льется вода в душе, когда во рту горько-сладкое послевкусие ночной неподвижности, растворимого кофе и зубной пасты, – утром его советы, его приказы, его откровения забываются. А если не забываются, то кажутся просто ерундой, бессмыслицей, не подчиняются скучной, неловкой, недоразвитой логике бодрствования. «Пятница – это синий день»… «Не соглашайся играть в реке»… «Сто двадцать шесть»… «Головы деревьев зарыты в земле»… Что это? Откуда? Зачем они нам, эти ошметки какой-то большой, бесформенной, нездешней правды?

В книгах можно найти объяснение этому – у Фрейда, у Юнга, у кого только не… Что-то про подсознательное. Про бессознательное… Уже не помню. В моем теперь это неважно.

В моем теперь я никогда больше не прочту ни одной книги. В моем теперь я не почувствую больше вкус кофе. В моем теперь всегда ночь, и лес, и тропинка, освещенная лунным светом. В моем теперь не наступит утро.

В моем теперь со мной опять говорит этот голос. Голос из снов. Я узнаю его. Я доверяю ему.

Он говорит:

– Я отвечу на три твоих вопроса. Только сначала тебе нужно пройти сорок шагов.

– В какую сторону?

– В любую.

Иду, считая шаги. На тридцатом шаге я подхожу вплотную к маленькой речке. В ее неподвижной черной воде отражается полная луна. Чуть в стороне через реку перекинут хлипкий деревянный мостик.

Делаю шаг – захожу в воду. Она ледяная. Еще девять шагов по скользкому илистому дну – и я дохожу аккурат до середины реки. Вода покрывает меня с головой – впитывается в волосы, остужает кожу, медленным густым потоком заливается в уши и ползет дальше – через горло, через бронхи, через кишечник, через вены, сосуды и капилляры заполняет меня холодом. Въедается в меня. Пропитывает пронзительным холодом изнутри.

Тогда он говорит:

– Выходи и поднимайся на мост. Я отвечу на три твоих вопроса.

Я выбираюсь из реки и поднимаюсь на мост. Черные капли воды стекают по моим волосам, по лицу, по спине. Мне холодно. Мне очень холодно. Я спрашиваю:

– Я умерла?

Он отвечает:

– Смотри.

Почему-то я понимаю, что он имеет в виду. Наклоняюсь через перила и смотрю вниз: на черную, черную, черную воду.

* * *

В этой воде, как на киноэкране, появляется изображение…

…Проводница испуганно тычет дрожащим пальцем в плечо Кудэра. Жирный мент с перекошенным лицом грубо отталкивает ее. Его губы шевелятся. Мне не слышно звука, но его голос звучит где-то внутри меня. Мент орет:

– Ничего не трогать!

Он садится перед Кудэром на корточки и внимательно, чуть ли не почтительно вглядывается в его мрачное застывшее лицо.

– Немец, говоришь?

– Да вроде бы… Он немой был.

– Немой немец. Немой мертвый немец, блядь. Немой мервый немец в поезде. Отлично. Лучше не придумаешь. Один ехал?

– Один, да.

– Вещи при нем были?

Проводница указывает на оранжевый рюкзачок, валяющийся на полу в углу купе.

Толстые желтые ментовские пальцы дергают молнию, копаются в барахле, перетряхивают одежду, выуживают фотоаппарат Nikon Coolpix 4500, включают, бессмысленно тычутся в разные кнопочки..

– Да ни хуя ж… Ле-е-еха! – заунывно кричит мент, и на крик в купе лениво всовывается красная лысая голова напарника.

– Смотри, – мент поворачивает фотоаппарат к Лехе так, чтобы тому был виден маленький экранчик, а на этом экранчике – маленький человечек, в странной позе застывший на унитазе…

Следующий кадр.

Обнаженное, освещенное яркими люминесцентными лампами тело Кудэра лежит на длинном белом столе. Высокий худой человек с пропитым лицом подходит к столу. На нем замусоленный белый халат, поверх халата – клеенчатый фартук, заляпанный коричневатыми пятнами. Рядом на небольшой тумбочке разложены какие-то инструменты.