Бродяги Севера - читать онлайн книгу. Автор: Джеймс Оливер Кервуд cтр.№ 182

А затем в те места пришла знаменитая Зима Смерти. Вы помните ее, Фингерс. Вы лучше меня знаете, какими были в то время законы. Продовольствие туда не доходило вовсе. Снег выпал ранний и глубокий. Целых три месяца температура не поднималась выше пятидесяти градусов мороза, и наступили голод и смерть. В то время можно было, пожалуй, совершенно безнаказанно убить человека, но укради ты хоть одну только корочку хлеба или одну горошину, и тебя тотчас же выводили за пределы лагеря и приказывали отправляться на все четыре стороны. А это означало верную смерть – смерть от холода и голода, еще более ужасную, чем от повешения или от расстрела.

Татман вовсе не был вором. Заставило его украсть невыносимое зрелище медленно умиравшей от голода жены и ужас перед тем, что она, как и многие другие, падет жертвой цинги. На склоне дня он проник в одну хижину и украл две жестянки консервированного гороха и две уже сваренные картофелины, которые в то время стоили в тысячу раз дороже, чем равное по весу количество золота. И его поймали. Его отвели за пределы лагеря и дали ружье. Но пищи – никакой! Он должен был идти на все четыре стороны. А его жена стояла тут же, рядом с ним, в теплом плаще и в высоких сапогах, потому что она решила умереть вместе с мужем. Ради нее ведь лгал Татман до последней минуты, заявляя, что он вовсе не крал, и настаивал на том, что он невиновен.

Но горох и картофель были найдены в его юрте, и это послужило достаточной уликой. А затем, в ту самую минуту, когда они должны были идти в снежную мглу, что означало для них смерть через несколько часов, вдруг появился…

Кент выпрямился во весь свой рост, подошел к решетчатому оконцу и посмотрел вдаль.

– Фингерс! – продолжал он. – Время от времени на земле рождаются сверхлюди. И в этой кучке голодных и ожесточившихся людей в то время оказался сверхчеловек. Он выступил вперед в самую последнюю минуту и громким голосом объявил о том, что Татман невиновен и что украл именно он. Он бесстрашно сделал свое удивительное признание. Именно он украл горох и картофель и подкинул их к Татманам в юрту в то время, как они спали. Почему он это сделал? Да просто потому, что хотел спасти женщину от голода!

Он солгал, Фингерс! Он солгал потому, что любил ту, которая была женой другого человека, солгал потому, что в его груди билось самое верное из когда-либо бившихся сердец. Он солгал! И его ложь была прекрасной! И он ушел в метель один, подкрепленный любовью, которая была сильнее, чем страх перед смертью, и лагерь никогда уже больше о нем не слыхал. Татман и его жена вернулись в свою юрту, чтобы жить, а он…

Кент вдруг отскочил от окна. Фингерс, как сфинкс, сидел на своей табуретке и пристально смотрел на Кента.

– Фингерс! – воскликнул Кент. – Вы были тем человеком! Вы солгали потому, что любили ту женщину и из-за нее не побоялись взглянуть смерти прямо в лицо. Не отпирайтесь! Об этом мне рассказывал сам Татман, Бен Татман, с которым я встретился после на Макензи и который с восторгом и благоговением произносил ваше имя. Вы спасли их обоих, и они, теперь уже богачи, вспоминают о вас, как о святом. Вы пробились. Вы остались жить. Вы добрели до этих мест, купили себе здесь домик, – и вот все эти годы, сидя на своей терраске, вы прогрезили о той женщине, за которую были готовы тогда умереть. Фингерс, разве я не прав? И если я прав, то не пожмем ли мы друг другу руки? Ведь я тоже сижу сейчас здесь, за решеткой, только потому, что страдаю за другого…

Медленно поднялся Фингерс со своей табуретки. Глаза его уже не были тупыми и безжизненными; теперь в них сверкал огонь, зажженный Кентом после долгих лет депрессии и равнодушия. Он протянул руку Кенту.

– Благодарю вас, Кент, за ваше мнение об этом человеке, – сказал он. – Но после того, как он занял место Татмана, он так низко опустился физически и духовно, что стал представлять собой какое-то отдаленное подобие человека. Вы видите, чем он стал теперь?

– Вот потому-то я и обратился к вам, Фингерс, – воскликнул Кент, – что боюсь остаться вовсе без надежды! Только вы один здесь можете мне помочь! Простите, что я приподнял завесу с самого дорогого для вас прошлого, но я сделал это для того, чтобы вы лучше поняли меня. Быть может, на вас найдет вдохновение, Фингерс! Выслушайте меня до конца и скажите!

И долго после этого Кент говорил, а Фингерс слушал. В камере у Кента сидел уже не тот ленивый, таинственно-молчаливый Грязный Фингерс. Нет. После долгой спячки в нем вдруг проснулся и зажег его кровь тот дух, который горел в нем пятнадцать лет тому назад. Дважды подходил патер Лайон к двери камеры, но оба раза возвращался назад, слыша тихий ровный голос Кента. Ничего не утаил Кент от Фингерса, и когда кончил, то лицо толстяка вдруг озарилось чем-то похожим на огонь откровения.

– Будет исполнено! – воскликнул он. – Вы будете свободны! Только не теряйте надежды!

– Надежды творят жизнь, – мягко ответил ему Кент. А затем, крепко сжимая руку Фингерса, он добавил: – Быть может, мои надежды, подобно вашим, никогда не осуществятся. Но о них отрадно думать, Фингерс…

В коридоре раздались тяжелые шаги. Оба они отвернулись от окна и приняли равнодушно-холодный вид. Полицейский Пелли подошел к двери камеры, и они поняли, что срок свидания истек. Фингерс поднялся и разбудил ногой собаку. Затем он вышел, и Кент остался один.

Все то утро Кент слышал, как с реки неслась веселая песня, и ему самому хотелось кричать и петь от радости. Он задумался только над тем, удастся ли ему скрыть правду от других, в особенности от Кедсти, если инспектор захочет к нему зайти. Ему все казалось, что отсвет надежды, горевший внутри него, обязательно должен проявиться у него на лице и выдать его. Он чувствовал, что жизненные силы от этой надежды гораздо могущественнее в нем именно теперь, чем тогда, когда он лежал в госпитале. Тогда он не был еще уверен в себе, не испытал своих физических сил. А теперь, окрыленный неудержимым оптимизмом, он готов был даже благословлять свою судьбу. Теперь, когда он имел на своей стороне Фингерса, он верил в то, что шансы на свободу увеличились. Он уже не решится больше на рискованный шаг, рассчитанный только на случайную улыбку судьбы. Теперь он будет вести свое дело сознательно, тщательно взвесив все. Он в душе благословлял Бена Татмана, который когда-то при встрече с ним за Полярным кругом рассказал ему про Фингерса, и судьбу – за то, что она столкнула его с этим толстяком.

Патер Лайон не приходил к нему до самого вечера, а когда пришел, то принес ему нерадостные вести. Они потрясли Кента до глубины души. Патер ходил к Фингерсу и не застал его дома. Собаки тоже не было. Он громко постучал к нему в дверь, но ответа не последовало. Где же мог быть Фингерс? Кент притворился, что испуган, но на самом деле его сердце трепетало от радости. Значит, Фингерс принялся за работу! Но он передал патеру свои сомнения в том, что все юридические познания Фингерса уже не смогут ему помочь. И когда патер наконец вышел от него и оставил его одного, то он так засмеялся, что ему стало неловко перед самим собой.

На следующее утро патер пришел опять и притом с еще более тревожными известиями. Он определенно был недоволен Фингерсом. Вчера вечером, заметив огонь в его окне, он решил зайти к нему и увидел у него старика индейца Муи. Оба они беспечно играли в карты.