– Вы все помните? – спросил Эдисон.
– Кое-что – помню. Я будто видел сон или скорее кошмар.
– Что ж, пока не построим камеру, из которой вообще невозможно бежать, воспользуемся временным решением, – сказал Бантлайн.
– Это каким? – спросил Морган. – Что бы вы ни придумали, поторопитесь. Еще каких-то семь или восемь минут, и солнце сядет.
Бантлайн достал пару латунных наручников.
– Вот, это для вас, – сказал он Бэту. – Гарантирую, их вы не сломаете. В крайнем случае, они вам летать не позволят.
Мастерсон вытянул руки, и Бантлайн заковал его.
– А теперь тебе пора в клетку, – сказал Морган и отвел Мастерсона к камере в дальнем конце тюрьмы.
– Знаете, – произнес Холидей, – если Бэт все же проломит стену, то, не в силах улететь и снова проголодавшись, он…
– Черт подери! – опомнился Бантлайн. – Следовало прихватить латунную цепь, чтобы приковать наручники к двери.
– Успеете за ней сбегать? – спросил Верджил.
– Не знаю, – ответил Бантлайн, устремившись к двери. – Попробую.
Эдисон достал из кармана непонятный приборчик.
– Что это? – спросил Морган.
– Так, собрал на скорую руку сегодня днем, – ответил Эдисон. – Не знаю, возымеет ли это устройство эффект. Надеюсь, – подумав, произнес изобретатель, – проверять не придется.
Через несколько минут прибежал Бантлайн. Он принес латунную цепь длиной где-то в тридцать дюймов, с замочками на обоих концах.
– Поторопитесь, – посоветовал Морган. – Меньше минуты осталось.
Бантлайн ринулся к камере Мастерсона. Он успел закрепить цепь на наручниках и уже закрывал замочек на противоположном конце у решетки, когда началось обращение. Пальцы Мастерсона уже сменились когтями, и он схватил Бантлайна за руку. Вампир злобно заверещал и дернул механика на себя. Тот попытался вырваться, но силы были неравны.
Холидей, уверенный, что оборотень выдернет Бантлайну руку из сустава, достал револьвер и прицелился в лапу Бэту.
– Нет! – крикнул Эдисон и протиснулся к камере. Поднес к морде летучей мыши давешний приборчик, и в ту же секунду сверкнула вспышка невероятно яркого света. Летучая мышь завизжала от боли и, отпустив Бантлайна, попятилась.
– Я знал, что такого света он не стерпит, – сказал Эдисон, глядя, как Мастерсон ожесточенно моргает и вертит башкой. – Этот прибор освещает затененные предметы на краткое время, для фотографии.
– Что дальше? – спросил Верджил. Мастерсон все еще не проморгался.
– Если моя догадка неверна, – сказал Эдисон, – вы лишитесь еще одной стены, и нам останется надеяться, что голодный Мастерсон по-прежнему предпочитает бычью кровь человеческой.
– Никакой разницы, – сказал Холидей, когда Мастерсон – как и в предыдущую ночь – принялся колотить по стене кулаками.
– Почему? – спросил Морган.
– Бэт не долетит и до ближайшего ранчо, – пояснил Холидей. – Он все еще в наручниках.
– Дьявол! – ругнулся Верджил, когда Мастерсон без особых усилий разорвал оковы. – Сколько же в нем силы?
Меньше чем за минуту Мастерсон обрушил стену и улетел, поднимаясь все выше и выше. Лунный свет отражался в браслетах наручников.
– Мне надо выпить, – сказал Верджил, утирая пот со лба.
– Думаю, нам всем стоит выпить, – поддержал его Бантлайн. – Я угощаю.
– Слава богу, у Клэнтонов нет ничего под стать этому! – горячо заметил Морган.
– Как знать, как знать, – ответил ему Холидей.
15
Кейт Элдер все еще мирно посапывала, когда Холидей проснулся и встал. Было чуть за полдень. Дантист быстро, по-тихому оделся и на цыпочках вышел из комнаты. Он думал попросить одну из металлических шлюх приготовить завтрак, однако все они как ни странно – в такой ранний час – оказались заняты с клиентами. Разочарованный, Холидей вышел на улицу.
До него доходили лестные отзывы об отеле «Америкэн», что стоял сразу за Фремонт-стрит, вот он и решил заглянуть туда и принять завтрак в жидкой форме. Добрался Холидей до отеля за несколько минут – дважды приходилось останавливаться, чтобы перевести дух, – и уже на месте сделал в уме заметку: одолжить у Мастерсона запасную трость, если у него, конечно, есть запасная, и если сам Бэт уже в городе и вновь обрел человеческий облик.
В отеле Холидей сразу направился в бар. Было рано, и он нигде не заметил девочек, что отрабатывали сразу за троих: танцовщиц, шлюх и официанток, так что заказ принял одинокий бармен. Он подождал, пока Холидей присмотрит себе столик, а после подал ему бутылку и стакан.
– Принеси еще стакан, – сказали от дверей.
Бармен чуть не споткнулся о свои же ноги, когда устремился к бару. Холидей взглянул на вошедшего и сразу понял, в чем дело.
К его столу приближался человек обычного телосложения, однако телосложением вся его обычность заканчивалась: одно ухо держалось на лоскутах гниющей плоти, свет в серых глазах давно погас. Сквозь кожу лица проглядывала белая кость. На правой руке была легкая тонкая перчатка, любимая многими стрелками: теми, кто боялся, что подведет вспотевшая ладонь. На левой руке не хватало указательного пальца, тогда как остальные начисто лишились плоти.
Некогда дорогую сорочку и сюртук украшало с дюжину, если не больше, пулевых отверстий. Кобура с револьвером и пара брюк – как, впрочем, и остальные предметы одежды – обветшали и заплесневели; на сапоги налипло столько грязи, что даже шпоры не звенели.
Однако больше всего ужасала вонь. Заметив, что бармен пялится на него, мертвец обнажил в улыбке два ряда гнилых и выцветших зубов.
– Джонни Ринго, я полагаю? – произнес Холидей.
То, что некогда было Джонни Ринго, кивнуло.
– Я следовал за тобой от самой Тафнат-стрит, – сказал мертвец. – И рад, что ты не совершил моцион. Солнечный свет мне не по нраву.
– Тут мы с тобой похожи, – сказал Холидей, и Ринго присел напротив.
– Мы с тобой еще много в чем похожи, – сказал он.
– Оба читаем классическую литературу, – ответил Холидей. – Готов поспорить, мы единственные на три сотни миль вокруг, кто может этим похвастаться.
– Мы убиваем людей.
– Еще и это, – согласился Холидей.
– Я знал, что однажды мы встретимся.
– И я ждал встречи… пока не услышал, что тебя убили в Уэйко.
– Я что, похож на мертвеца?
– Без сомнений.
Ринго в голос расхохотался.
– В наши дни смерть – еще не конец всему.
– Правда, запах сильно смущает, – наморщил нос Холидей.
– Вот только не надо оскорблений, – ответил Ринго.