Полночь в Часовом тупике - читать онлайн книгу. Автор: Клод Изнер cтр.№ 4

«Но больше всего я, конечно, любил лошадушек. Говорят, что лошади глупые, ни хрена не понимают и к тому же бесчувственные. Вот чушь! Лошадь — лучший друг человека. Моей любимицей была Булю, шикарная кобыла. Мы с ней понимали друг друга. Стоит подумать, что этих животных забивают на мясо и потом жрут… Моя Булю умерла от старости в деревне.

Когда она уже неспособна была вкалывать, я выкупил ее. Еще не хватало тащить ее к Макару1, на живодерню! Мне было бы грустно ее потерять. Эти божьи твари, что тянут свою лямку, таская за собой фиакры и омнибусы, не транжирят по вечерам деньгу, не виснут у стойки бара, наливаясь абсентом и красненьким, им вполне достаточно овса! Так что я прошу Боженьку пощадить их 13 числа, когда он будет забрасывать нас пылающими метеоритами». [15]

Он с упоением перечитал афишку кабаре «Небытие».

«Какое все же счастье точно знать дату, когда закончится вся эта грязная история человечества! Просто с тех пор как человек решил стать прямоходящим, начали твориться всякие ужасы. Возникает желание бегать на четвереньках, как это делает большинство уважающих себя животных».

Он протер закопченное стекло и посмотрел на кусочек угольно-темного неба. Дождь никак не желал уйти с Монмартра. Он надел свой видавший виды плащ и напялил на голову шляпу из лысого бобрика. Даже не взглянув на комнату, больше напоминающую хлев, которую, казалось, никогда не пытались проветривать, — а толку, все равно недалек тот светлый день, когда он навсегда оставит ее, — Луи Барнав скатился по лестнице, плюнул на коврик возле будки консьержа, вышел на улицу Абревуар и пошел дальше по улице Сен-Венсан — на сердце накипело, должок один в память о маленькой Хлое. Стайка оборванных мальчишек играла в пиратов и носилась вокруг кабаре «Шустрый кролик». Они-то этого типа давно знали. Сначала он их отпугивал своим видом, но со временем они привыкли и поняли — дед, оказывается, добрый! Они обступили Луи, протягивая к нему ручонки. В каждую грязноватую ладошку он вложил медную монетку. Он не допускал никаких фамильярностей, однако улыбался каждому и спрашивал, как он поживает. А детишки любили его не только за эти подачки, еще и за то, что он не требовал тратить эти деньги на благое дело и не велел их приберегать из экономии. Вслед Луи Барнаву понеслось дружное ура.

На улице Ив он почтил своим присутствием дружественный кабачок, поприветствовал нескольких художничков, которые зашли потрепаться о живописи, хозяина, погруженного в чтение газеты, бульдога с гноящимися глазами, пускавшего слюни на подстилке возле двери. Он не спешил — спокойно ждал, что ему пожалуют рюмку анисовой и пару бутербродов с салом, после сиесты всяко надо закусить. Так, шуткой-смехом, и время пройдет. Художнички и хозяин оживленно обсуждали войну, объявленную антиподам 11 октября [16] .

— А вот 9-го числа президент Крюгер объявил англичашкам ультиматум, он им дал 48 часов, чтобы убраться восвояси. Надо было слушаться, ростбифы хреновы! — воскликнул парень в широкой блузе, пестревшей разноцветными пятнами краски.

— Да уж, всё, собственно, что от них требовалось, — отвести войска от границ Трансвааля. Да они в упор не слышат, — подхватил патрон, свернув газету в трубку.

— Вот теперь ввязались в конфликт, который может и долго продлиться. И кому от этого сладенько? Только торговцам пушками. А ежели учесть, что Оранжевая Республика будет заодно с бурами…

— С какими такими бурыми? Даже к этим скалам бурым обращаюсь с каламбуром!

Молчание. Затем взрыв хохота.

— Да уж, по части каламбуров французов никто не переплюнет! Парень заслужил свое, — отметил какой-то пузан, лысый как коленка, но зато с шикарными подкрученными вверх усами.

— Ну, я знаю, чем его отблагодарить, — заключил патрон и поставил перед Барнавом рюмку анисовки и два здоровенных ломтя хлеба с салом.

— Гогочите, бездари! Дались вам эти буры! Полюбуюсь на ваши хари, когда вам на головы посыпятся черепица и обломки труб! Кроме коняг, никого и ничего нигде не останется!

— Буры… А что вообще означает это слово? — поинтересовался Робер Доманси у продавца, озабоченно записывающего покупки в приходно-расходную книгу.

— Это потомки первых колонистов — голландцев, немцев и французов, которые высадились в Южной Африке в XVII и XVIII веках.

— Спасибо, что озарили мое невежество светом знания.

И проигнорировав угодливый смех продавца, так же как и его попытки продать какую-нибудь мебель в кредит, Робер Доманси поспешил покинуть магазин Дюфаэля.

Ни одного фиакра на горизонте. Пришлось смириться и сесть в омнибус, лишь бы уже скорей отъехать из окрестностей бульвара Барбес — района, который он считал вульгарным местом, не подобающим для настоящего артиста, будущей гордости французской сцены. Когда доходы ему позволят, он снимет квартиру у Мапла, в сквере Опера1. [17]

«Да уж! Надо сегодня там опять пройтись, посмотреть. Только бы отделаться от этой липучки Рафаэля Субрана».

Дорога до Бастилии, где он намеревался встретиться с этим своим приятелем со времен учебы в Консерватории, оказалась невероятно путаной из-за строительства метрополитена, который должен был соединить Венсенские ворота с воротами Майо. Хотя часть строительного мусора, извлекаемого из-под земли дорожными рабочими, по ночам растаскивали телеги и трамваи, улицы были перегорожены грудами земли, так что не проехать не пройти — как, например, на улице Риволи. С нее точно кожу содрали, и под тем, что недавно было дорогой, выступали какие-то скелетообразные конструкции.

— Ну и помойка, — заметил Рафаэль. — Представляешь? Каждый день приходится вывозить тысячу кубометров мусора! К тому же инженеры переносят канализационные трубы и укрепляют те участки, где не пройдет линия метро. Я понимаю, почему торговцы возмущаются и просят освободить их от налога на витрины!

Владелец кафе с ними согласился, теперь невозможно было поставить столики на террасе из-за огромного туннельного щита, который поставили на месте будущей станции «Бастилия».

— Знаю-знаю, — поддакнул Робер Доманси, — такая же история с Пале-Роялем. Хорошо еще, что в зале весь этот шум не слышно!

Рафаэль Субран аж лицом потемнел. Он завидовал приятелю, которого приняли в престижную труппу, полагая, что сам он больше достоин этой чести как, несомненно, более одаренный исполнитель.

— У тебя с собой? — спросил он, протягивая руку.

Доманси нехотя протянул ему конверт.

— Обещаю, эта будет последней, — заверил его Рафаэль, пересчитывая банкноты из конверта.

— Ох, каждый раз это слышу.