— За Самарканд! — крикнул Бабур и устремился вперед во главе своих воинов.
Миг — и две конные волны схлестнулись.
Все смешалось: боевые кличи, проклятия, конское ржание, лязг металла о металл. В столь тесном столпотворении было трудно, а точнее сказать, невозможно определить, кто берет верх, но Бабуру, рубившему и коловшему изо всех сил, казалось, что его воины постепенно теснят противника. Это окрыляло его, придавая сил. Он сделал мощный выпад, целя в рослого, защищенного кольчугой узбека, который, вместо того чтобы сражаться, отступал, пятя своего коня. И так происходило повсюду: узбеки, хоть и имевшие численное превосходство, под яростным натиском бойцов Бабура расступались перед ними, сворачивая вправо и влево.
Понимая, что для дальнейших действий ему необходимо более полное представление о ходе боя, Бабур углядел случайно образовавшуюся брешь и крикнул сражавшимся бок о бок воинам, чтоб следовали за ним, погнав коня на вершину невысокого, поросшего жесткой травой холма. Площадка, как он видел, была никем не занята и могла послужить прекрасным наблюдательным пунктом. Оттуда открывалась общая картина боя. Поначалу его взору предстало лишь хаотичное, колышущееся море отчаянно дерущихся всадников, но потом внезапно он уразумел, что именно видит, и вскрикнул от ярости. Замысел узбеков стал очевиден: они использовали старый монгольский тактический прием, именуемый тулугма, о котором он читал, но которого до сего момента никогда не видел воочию. Расступаясь перед напиравшими воинами Бабура, бойцы Шейбани-хана на самом деле перегруппировывались в два новых подразделения, на левом и правом крыле, и, когда воины Самарканда продвинутся достаточно далеко, обрушатся на них с обоих флангов, с тем чтобы атакующий центр оказался в окружении без поддержки с тыла, а затем уж окруженную группировку смять и истребить будет нетрудно. После этого они, объединив силы, завершат разгром флангов. Воинов Вазир-хана оттеснят к реке, и те попадут в ловушку у ее песчаного, обрывистого берега, а с бойцами Байсангара разделаются, окружив со всех сторон. Где-то за спиной у юного эмира над шумом сражения возвысился хриплый рев рога. Отряд узбекских всадников вылетел из-за холма примерно в четверти мили от места боя, где до сих пор таился в засаде. Когда они подскакали ближе, Бабур по серебряным щитам с выпуклыми серебряными накладками в центре узнал, кто они такие. Отборный отряд Шейбани, воины из его клана, кровь от крови и плоть от плоти. Они нацелились на воинов Байсангара, собираясь перекрыть им последний путь к отступлению.
Внезапно юноша осознал, что Байсангар из-за рельефа местности не видит этой новой угрозы, зато сам он находился к Байсангару ближе, чем всадники неприятеля. Бабур подозвал одного из своих воинов, чья лошадь показалась ему более-менее свежей.
— Предупреди Байсангара — пусть уводит своих людей, отступает к Самарканду как можно быстрее. Понял?
Юноша галопом умчался вниз по склону. Бабур проводил его взглядом и, лишь убедившись, что гонец точно опередит атакующий вал узбеков, собрал вокруг себя оставшихся людей и поскакал с ними к берегу реки, где сражались за свои жизни люди Вазир-хана.
Найдя место, где масса напиравших узбеков была менее плотной, Бабур сумел прорубиться сквозь их строй, однако из двадцати скакавших с ним воинов это удалось лишь дюжине. Казалось, надежды нет. Людей Вазир-хана прижали к обрывистому, песчаному берегу, и одни узбеки засыпали их с седел стрелами, тогда как другие, налетая, рубили кривыми мечами. Самаркандское войско превратилось в сгрудившуюся, беспорядочную толпу, вдобавок песчаный берег, не выдерживая этой массы, стал осыпаться. Углядеть в таком месиве Вазир-хана ему тоже не удавалось.
Неожиданно конь под ним пошатнулся и дико заржал от страшной боли. Почти одновременно в шею и горло великолепного гнедого скакуна вонзились две стрелы, из пробитой артерии ударил фонтан крови, и животное, содрогаясь в конвульсиях, рухнуло на землю. Бабур едва успел спрыгнуть, чтоб его не придавило и не угодить под копыта бьющегося в агонии животного, но упал и покатился по земле. А когда снова поднялся на ноги, Аламгир по-прежнему оставался зажатым в его руке, но ни кинжала, ни щита не было. Уклоняясь от клинков и копыт, он озирался по сторонам, пытаясь сориентироваться и найти нового коня.
— Повелитель!
Невесть оттуда рядом появился Бабури, с покрытым кровавой коростой лицом и полными отчаяния глазами. Свесившись с седла, он помог Бабуру забраться на своего серого скакуна и сесть у него за спиной.
— К реке! — вскричал молодой эмир.
Теперь оставалась единственная надежда: спасти с поля боя столько людей, сколько удастся, а с врагом сразиться в другой раз.
Размахивая мечом над головой, он озирался по сторонам, крича, чтобы они уводили людей за реку. Вазир-хана по-прежнему нигде видно не было.
В горах таяли снега, так что река была полноводной, вода в ней ледяной, а течение мощным. Лошадь Бабури попыталась плыть, но тяжесть двух всадников оказалась для нее непосильна, и Бабур, поняв это, вложил Аламгир в ножны и соскользнул к конской спины, увернувшись от пытавшегося удержать его Бабури. До противоположного берега оставалась какая-нибудь дюжина локтей, но мощный поток тут же подхватил его и потащил вниз по течению.
— Повелитель!
Бабур узнал голос Вазир-хана, но, находясь в ледяной воде, плещущейся у самых ушей, грозящей захлестнуть его с головой, не имел возможности оглядеться. Потом он ощутил, как в воде в него уткнулось что-то тонкое и твердое, и он, непроизвольно ухватился за этот предмет, на ощупь походивший на древко копья. Когда течение проносило его мимо скального выступа по ту сторону, он засадил конец древка в расщелину между камнями — оно изогнулось, но выдержало. Держась за него и отчаянно дрыгая ногами, Бабур сумел подтянуться к камням и с ободранными, окровавленными руками, почти бездыханный, выбрался на них из воды. Вокруг него падали стрелы. Узбекские лучники выстроились вдоль противоположного берега и осыпали ими бегущего противника: некоторые даже находили в промежутках между выстрелами время для неприличных жестов. Укрывшись за валуном, Бабур осмотрелся и наконец увидел Вазир-хана. Тот еще находился в воде, сидел верхом, но его вороной конь получил несколько стрел в бока и крестец, так что глаза бедного животного закатились от ужаса и боли. Вазир-хан гнал скакуна вперед, но едва одолел половину русла. Не он ли бросил юноше спасшее его копье? Позабыв об опасности, Бабур поднялся из-за камня и выкрикнул имя Вазир-хана. Старый воин вскинул глаза на звук.
И тут он увидел на том берегу лучника, выбравшего себе цель и спустившего тетиву. Стрела с черным оперением взвилась в воздух, словно ястреб, углядевший добычу. Как раз в этот миг Вазир-хан по какой-то причине обернулся, и стрела, вонзившись в подставленное горло, пробила шею насквозь, так что кончик вышел с обратной стороны. Он медленно завалился в сторону и упал в быструю, ревущую реку. Отчаянные крики Бабура понеслись вдогонку его телу, уносимому окрашенным кровью потоком.
Бабур чувствовал себя так же, как в тот день, когда увидел со стены Акши тело отца. Он осел на землю и закрыл глаза.