Ошибка Марии Стюарт - читать онлайн книгу. Автор: Маргарет Джордж cтр.№ 58

Мэри Ливингстон – пышногрудая, круглолицая, с ее простой жизнью… Судя по всему, она была всем довольна. Она выглядела более здоровой, чем любая из придворных дам.

Тем вечером они исполняли французские песни, которые Босуэлл знал в совершенстве, предавались воспоминаниям и сдержанно беседовали. Все казалось мирным и безмятежным.

На лестнице, ведущей в их комнаты, Босуэлл смог наклониться к ней и прошептать:

– Будьте вдвойне осторожны. Теперь мне известно, что Леннокс вступил в сговор с влиятельными силами на континенте. Он тайно получил деньги от Папы Римского, и сюда прибыл некий иезуит с секретным поручением.

– Но я католичка, – прошептала она в ответ. – Зачем Папе строить козни против меня? Должно быть, это неверные сведения.

– Нет. Согласен, сначала они могут показаться странными, но…

Лорд Ливингстон подошел к ним, подробно расписывая свои апартаменты и одновременно извиняясь за них.

– … Прошу прощения, они могут показаться слишком тесными, но новые покрывала только что доставили из Парижа. Уверен, они вам понравятся…

– Я не сомневаюсь, – ответила Мария. Ей снова стало нехорошо, и она хотела поскорее лечь. С другой стороны, ей нужно было дослушать Босуэлла.

Но его вежливо препроводили в другое крыло дома, и им пришлось расстаться.

Когда Мария вытянулась на кровати и закрыла глаза, пытаясь отдохнуть и успокоить неприятное чувство в желудке, Мэри Ливингстон пришла пожелать ей спокойной ночи. Она немного помедлила, стоя в изножье постели, и при виде любимого и знакомого лица у Марии отлегло от сердца. Ей хотелось откровенно поговорить с Пышкой, но когда она подумала об этом, то поняла, какая пропасть отделяет ее от всей прошлой жизни. Она не могла довериться Пышке и любому из тех, кто знал ее раньше. Не осталось никого, с кем она могла бы поделиться своими тайными мыслями. Никого, кроме Босуэлла.

Без него она осталась совершенно одна.

Они расстались ранним утром. Босуэллу предстояло вернуться в Эдинбург, а потом обратно в Крайтон, а Марии – проехать еще двадцать пять миль до Глазго. Лорд Ливингстон вызвался сопровождать ее и занял место Босуэлла.

По мере того как они продвигались вперед по зимнему ландшафту, все глубже проникая на враждебную территорию Леннокс-Стюартов, Мария испытывала растущее беспокойство. Западная часть Шотландии имела другие порядки и собственных вождей.

По пути они обогнули высокие земляные валы – остатки второй римской стены, носившей имя Антонина, теперь полностью заросшие кустарником. Мария ощутила гнетущую печаль, когда вспомнила, что Дарнли когда-то интересовался древнеримскими руинами. Когда-то он интересовался многими вещами… или ей так казалось.

Неподалеку от Глазго их встретил Томас Кроуфорд, слуга Ленноксов. Его появление напомнило Марии – как будто это могло смягчить оскорбление, – что его хозяин не пожелал лично приветствовать ее.

Трус! Где он? Скрывается в своих покоях в замке Глазго и грызет ногти? Или он просто издевается над ней? Она не могла скрыть презрительный тон, когда сказала:

– Ни у кого нет лекарства от страха.

– Милорд не боится за себя, – ощетинился Кроуфорд. – Он опасается лишь холода и недобрых слов в адрес его сына.

Что за неприятный и гордый тип этот Кроуфорд – впрочем, каков хозяин, таков и слуга.

– У вас есть другие поручения? – спросила она.

– Нет, – признался он.

– Тогда вы свободны, – сказала она и велела своему эскорту объехать его и следовать в Глазго.

Городок, раскинувшийся на берегах реки Клайд, имел вполне невинный и приветливый вид, когда они приблизились к нему. В центре находились замок, собор и примыкавший к нему дворец архиепископа, пустовавший с тех пор, как архиепископ Битон обосновался в Париже, и после того, как Нокс и его сторонники семь лет назад одержали победу. Именно туда направилась королева, когда заходившее солнце окрасило воды Клайда в алый цвет.

Дарнли вертел в руках перо. Когда он лежал в постели, горестно размышляя о жестокости Марии по отношению к его собственным чистым помыслам, его охватило внезапное желание сочинять стихи. Он поднялся с мокрых простыней, провонявших потом, и кое-как устроился за маленьким столом. Его слуга Энтони Стэнден моментально оказался рядом, готовый уговаривать хозяина лечь обратно в постель, но вместо этого получил приказ принести перо и чернила. Энтони привык слушаться немедленно и не задавать никаких вопросов – это качество Дарнли больше всего ценил в нем.

Теперь Дарнли, облаченный в ночную рубашку, поверх которой он набросил на плечи меховую полость, сгорбился за столом, размышляя о стихосложении.

– «Радость»… какая рифма, «сладость»? «Не сознавая свою радость, они вкушали эту сладость»… Нет. «Младость»? «Но обожая твою младость»… «Гадость»? Ах…

Он уставился в пространство и позволил словам возникать в своем воображении и выстраиваться стройными рядами, как солдаты. Как замечательно было обладать поэтическим даром! Ах… вот оно.

Он выпрямился и начал писать.

Пусть мысли мучают меня,

И время замедляет ход,

Пока сижу я у огня, —

Всему наступит свой черед.

В ошибках горьких не виню

Себя, влюбленных всех времен;

Чем ближе подхожу к огню,

Тем больше опаляет он.

Безупречно! И сразу же, как по волшебству, возник следующий стих:

Любовь жестока; для нее

Нет ни забвения, ни сна,

Словно кинжала острие

Пронзает сердце мне она.

Когда…

Боль. Такая изнуряющая, что он бы не смог ее вытерпеть, если бы не знал, что она скоро пройдет. Это давало ему утешение: знать, что он властен над болью и может освободиться от нее. Тогда они с Марией будут вместе навеки. В исторических хрониках их имена всегда будут упоминаться как единое целое.

«Я сделаю нас бессмертными, – подумал он. – Разве можно предложить лучший дар любимому человеку?»

– Ваше Величество, пришел сэр Джеймс Бальфур, – объявил Стэнден.

Теперь с последними строками придется подождать. Дарнли надеялся, что не забудет их; стихотворение должно было заканчиваться словами «Прощайте же, я ухожу». Но нужно вернуться к земным делам. Дарнли приладил к лицу маску из тафты и надел шляпу, чтобы прикрыть проплешины на месте выпавших волос.

– Войдите, – произнес он и гордо вскинул голову.

Бальфур вошел в комнату и, как мог, постарался скрыть отвращение. Он был человеком средних лет, с кожей, напоминавшей тонкую бумагу, которая так туго обтягивала плоскость его лица, что казалась почти блестящей. Он носил волосы короче, чем большинство мужчин, а его глаза были такими светлыми, что походили на хрустальные бесцветные шарики.