Кавалькада повернула на север по первому снегу и направилась к Эдинбургу через замки Аймаус, Колдингэм, Данбар и Танталлон. Мария носила костюмы, которые она приготовила для такого случая: вышитые шляпы из тафты с цветными перьями, горские плащи с шелковым подбоем, одежду для верховой езды, расшитую золотом, украшенную жемчугами и топазами. Она махала рукой и улыбалась постоянно растущим толпам, собиравшимся на главной дороге.
Но она все еще испытывала слабость, поэтому после приглашения лэрда замка Крейгмиллер и по настоянию Бургойна согласилась сделать остановку в двух милях от Эдинбурга и еще немного отдохнуть среди каменных бастионов на высоком холме, откуда виднелось море.
XV
Босуэлл изо всех сил врезал кулаком по коже ягненка, набитой соломой. Он ощутил боль в животе, прострелившую вдоль раны и отдававшуюся даже в здоровой руке. Скрипнув зубами, он отвел кулак, чтобы повторить удар. Он собирался делать это столько раз, сколько будет необходимо, пока сила не вернется к нему. Сегодня рана ныла чуть слабее, чем вчера. Но даже временное увечье казалось невыносимым, и он надеялся как можно меньше оставаться в таком состоянии.
Набитый шар из кожи ягненка был его идеей, в то время как горячие компрессы и растяжки рекомендовал дружелюбный француз, врач королевы. Однако Босуэлл должен был признать, что он хорошо разбирается в медицине.
– Добрый день, – дверь комнаты отворилась, и вошел Бургойн. Он кивнул в сторону «груши» Босуэлла, привязанной между двумя шкафами в сухой, но холодной и почти голой комнате в замке Крейгмиллер. – Я уже послал за водой и нагретым маслом. Пора сменить повязки, – он похлопал по толстой пачке чистой белой ткани, которую держал под мышкой.
Босуэлл опустил ноющую руку. Он обрадовался, что появился повод для отдыха. Под взглядом врача он послушно снял рубашку и стал ждать осмотра, поеживаясь от холода.
Француз ловко размотал запятнанные кровью повязки и аккуратно ощупал края большой раны на животе, покрытой запекшейся коркой.
– М-мм, м-мм, – он стал легкими движениями втирать мазь в покрасневшую кожу. – Очень большая рана. У вас останется страшный шрам.
– Не мог дождаться, когда струпья наконец отвалятся. Я ничего не имею против шрамов.
Бургойн ткнул пальцем в одну из грудных мышц Босуэлла и с удивлением отметил, что она почти не поддается давлению. У этого человека действительно были железные мышцы.
– Скоро вы снова сможете сражаться, – с невольным восхищением пробормотал он.
– Хорошо. Это моя жизнь и работа, – Босуэлл надел рубашку.
– Сегодня вечером вам нужно наложить теплые компрессы, – сказал Бургойн.
– Это сделает мой француз, Парис, – ответил Босуэлл. – Не стоит тратить ваше время на работу для слуги, – он улыбнулся врачу, читая его мысли. – Обещаю следовать вашим инструкциям.
Когда Бургойн вышел из серой сумрачной комнаты, Босуэлл вернулся к набитой соломой коже ягненка. Он стал наносить ритмичные удары, представляя, что перед ним находится враг. Представляя, что это его величайшее прегрешение – страсть к королеве.
«Никакой разумный человек не гибнет из-за похоти», – сказал он себе.
Шлеп! Его кулак врезался в кожу.
Это для студентов, подмастерьев и старых глупцов. Разумный человек обуздывает свою похоть, подчиняет ее, как непослушную лошадь. Или даже заставляет ее служить себе и приносить ему пользу… если чужая похоть становится причиной падения другого человека.
Шлеп!
Дело с королевой…
Он вздрогнул, вспомнив свою постыдную слабость, когда он поцеловал ее в доме казначейства. Она находилась там одна, а он всегда считал ее хорошенькой… но это было глупостью с его стороны. Почему ему кажется, что дело с королевой еще не закончено, что оно по-прежнему стоит между ними? Однако повторное упоминание о нем, попытка нового извинения только подчеркнет его и даст ему новую жизнь.
Шлеп! Именно поэтому лучше сражаться в открытом бою – там нет никакой двусмысленности. Обычная схватка, чем проще, тем лучше. А лучше всего биться один на один, чтобы раз и навсегда решить все вопросы. Но теперь больше никто не хочет этого делать. Они предпочитают грязные делишки с тайными договорами и убийствами…
Теперь боль начала простреливать плечо. Левая рука горела, как в огне.
– Так сгинут все враги королевы, – послышался ровный голос за его спиной. Лорд Джеймс стоял в дверях с перчатками в руке, оценивающе наклонив голову.
Босуэлл хмыкнул и тяжело опустился на стул.
– Мне жаль, что у нее так много врагов, – сказал он. Он указал на другой стул, и лорд Джеймс уселся напротив него. Босуэлл взял фляжку с вином и наполнил два бокала, не спрашивая Джеймса, хочет ли он выпить.
Между ними повисла тишина, единственным звуком был шум ветра за высоким каменным окном.
– Моя сестра… королева наконец высказала сожаление относительно ее брака с лордом Дарнли, – произнес Джеймс. – Она открыто признает это. Только сегодня она получила письмо, которое довело ее до слез. «Как освободиться от него? – спросила она. – Я не вижу выхода». И еще: «Жаль, что я не умерла в Джедбурге!»
«Неужели никто не избавит меня от этого пронырливого святоши?» – Босуэлл откинулся на спинку стула и вытянул ноющую руку.
– Королева отдаст что угодно за возможность избавиться от этого молодого глупца, к тому же высокомерного тирана.
– Все, кроме прямого приказа о таком избавлении. Прерогатива королей – предлагать что-либо, а потом возлагать вину на исполнителей, – он покосился на лорда Джеймса, одного из коварнейших людей в Шотландии. Джеймс лишь однажды выступил открыто – во время печально известной «гонки преследования» – и потерпел жестокую неудачу. Он позаботился скрыть все следы своего участия в деле Риччио. Если он думает, что может устранить Дарнли сходным образом, воспользовавшись Босуэллом в качестве орудия, то глубоко заблуждается.
– Чего вы хотите от меня? – прямо спросил Босуэлл.
– Лишь вы способны придумать какой-нибудь способ, с помощью которого она сможет избавиться от него. Есть судебное постановление, развод, осуждение парламента, суд за государственную измену – он держал ее в плену и распустил парламент, узурпировав ее власть, – а потом несчастный случай по дороге в тюрьму… Ваши родители развелись… Вы могли бы убедить ее…
– Нет. То было другое.
– Мы собираемся встретиться с ней и обсудить это. Мейтленд, Аргайл, брат вашей жены, граф Хантли и я. Нам нужна ваша поддержка, а она нуждается в нашей помощи.
Босуэлл снова хмыкнул и сделал глоток из бокала.
– Это не измена! Мы собираемся подписать бонд
[9]
и поклянемся, что будем подчиняться только королеве. Дарнли лишился всех прав…