Полуоглохнув от бешеного стука крови в висках, быстро прошла по устланному ковровой дорожкой коридору четвертого этажа к номеру. Попыталась как-то унять сердцебиение – казалось, адреналин впрыскивается просто струями – и унять вихри в голове. Думай, приказала я себе. Соображай скорее. Прикинь, что изменилось. Что возникло нового. Что должно было случиться, чтобы этот субъект решил рискнуть еще раз. И оказался так близко. Подспудное ощущение близкой опасности, возникшее, когда я делала последние шаги к двери, предчувствие, что события вот-вот получат угрожающее развитие, превратили смутное наитие в непреложную уверенность. Может быть, потому я удивилась меньше, чем можно бы ожидать, и оказалась настороже, когда, всунув карточку в щель электронного замка и открыв дверь, нос к носу, что называется, столкнулась с той самой дамой, которая в Вероне ударила меня по голове и столкнула на арену. На этот раз она была не в норке, а в темном брючном костюме, в туфлях на низком каблуке, волосы же стянуты на затылке в узел – все это, впрочем, я смогла рассмотреть в подробностях уже потом, – но лицо было точно таким, как отпечаталось в моей памяти, – такое худое, костлявое, остроугольное, что еще немного – и оно стало бы почти безобразным, с тонкими губами и большими, очень живыми черными глазами, которые полезли из орбит от удивления при виде меня, оказавшейся к ней вплотную. Ростом она была чуть выше, и это облегчало дело. Движимая порывом, родившимся и окрепшим в моих размышлениях, ободренная изумлением, еще больше, казалось, заострившим ее черты, до физического омерзения взбешенная тем, что она посмела нарушить неприкосновенность моего жилища, я привстала на цыпочки и, позабыв про перцовый газ в сумке, головой ударила ее в лицо.
Звук получился довольно сильный. Этакий сокрушительный хруст. Но хрустнуло не у меня. Мне повезло. Я попала ей в самую середину лица и в тот самый миг, когда краешком глаза успела, по счастью, заметить, что ее сжатая в кулак правая рука летит ко мне. Но мой удар был так яростен, что ее – потерял силу на середине и попал в пустоту: потому, наверно, что в этот миг Тощая Рожа, или как там ее звали, уже вскрикнула глуховато и хрипло, словно выдохнула весь воздух, который был в легких, и отлетела назад, взмахнув руками, чтобы удержать равновесие или ухватиться за что-нибудь, или чтобы занять оборонительную позицию, чего я (нанесенный удар ни на йоту не умерил кипевшую во мне злобу) допустить не могла и не собиралась. И бросилась вперед, к ней – или на нее? – и безотчетно пнула ее в живот изо всех сил, а когда она согнулась, вместе с ней упала на пол. Она смотрела на меня снизу, не оставляя отчаянных попыток подняться – я заметила, что из носу у нее течет кровь, – и я никогда не забуду этот ее взгляд, хотя бы по той причине, что никогда прежде не оказывалась в таких крутых обстоятельствах. Волосы, прежде сколотые узлом, рассыпались, пачкаясь в крови, закрыли лицо, словно черными крыльями зловещих воронов, и в ее глазах еще нестерпимей заполыхала ненависть. Смертоносная и безудержная. У меня были все основания вздрогнуть – в памяти еще свеж был удар, который она нанесла мне у арены, удар точный и почти научно выверенный. Дамочка, способная так смотреть, умеет и бить не хуже, подумала я. Не знаю, профессионалка ли она, но удар у нее поставлен. И хорошо поставлен. И если дать ей подняться, песня моя будет спета. С этой мыслью я начала бить ее ногами в голову, пока она не перестала шевелиться.
Господин с рыжеватыми, подвитыми на концах усами не слышал, как я подошла. Сидел как сидел, вперив взгляд в главный вход отеля, когда я вышла из лифта и остановилась рядом. Под замшевой курткой я разглядела галстук в крапинку и бледно-розовую рубашку, так туго натянутую на животе, что пуговицы, казалось, вот-вот отлетят. Когда он резко обернулся ко мне, в голубых глазах плеснулось смятение, и это было мое второе за день безусловное попадание.
– Сейчас есть два варианта, – спокойно сказала я. – Рассказать какие?
Он не ответил, продолжая смотреть на меня в ошеломленном молчании. В разинутом от изумления рту обнаружились кроличьи резцы. Я присела в соседнее кресло и немного наклонилась к рыжеусому, используя преимущества сложившейся ситуации. Рыжий Ус закрыл карманного формата книгу, лежавшую у него на коленях, и я увидела название: «Сад на приусадебном участке». В жизни бы не догадалась, мелькнула у меня в голове глупая мысль. Потом я снова взглянула ему в глаза.
– Вариант первый. Я подхожу к стойке портье, прошу вызвать полицию и полюбопытствовать, что творится у меня в номере. Вариант второй…
Тут я помедлила. Мой безмолвный собеседник трижды моргнул, как будто это должно было помочь ему вновь обрести дар речи.
– Вы сверху пришли? – вымолвил он наконец.
Голос его звучал хрипло и сдавленно, словно гортань требовала немедленной смазки. Выговор выдавал в нем испанца и человека отесанного. Светлые глаза по-прежнему выражали полнейшую растерянность.
– Сверху-сверху. И там на ковре валяется без чувств какая-то дамочка.
Растерянность сменилась тревогой.
– Без чувств, вы сказали?
– Именно.
– А что случилось?
Голос звучал все так же хрипловато. Я пожала плечами:
– Упала. Сама. Упала и ударилась головой, причем несколько раз. Похоже, ей понравилось падать.
– Это вы ее…
– Я ей ничего не сделала. Говорю тебе – она сама упала. Я всего лишь связала ее, чтобы уж больше не падала. Связала мешками для прачечной и поясом от банного халата. Так что, полагаю, она все еще наверху. Дремлет тыквой кверху. Когда проснется, ей понадобится аспирин и, может быть, доктор. Да, она теперь уже не такая хорошенькая, как раньше, если раньше была хорошенькой… Похоже, у нее сломан нос.
Я заметила, что Рыжий Ус пошевелился, и не знала, как это истолковать. Может быть, это означало беспокойство, может быть, угрозу. Он, кажется, отошел от шока и теперь вглядывался в меня зорко и оценивающе. Несомненно, прикидывая, как далеко я готова зайти. Предугадывая мои намерения. Я отсела поглубже, откинулась на спинку. Из благоразумия. Впрочем, здесь он уж точно ничего не предпримет: в десяти метрах – бармен за стойкой, на другом конце вестибюля портье и швейцары. Мне достаточно крикнуть, чтобы поднять тревогу.
– Вы говорили о двух вариантах, – напомнил он.
Теперь он был спокоен. И в ответ на мое «тыканье» продолжал обращаться на «вы». И был склонен как-то прийти к соглашению, отчего я украдкой перевела дух. На самом деле, неожиданно осенило меня, я, хоть и беспокоилась за оставленную наверху женщину, наслаждалась. Своим триумфом. Этой минутой и ее последствиями.
– Второй – тебе подняться ко мне в номер и самому заняться этой тварью.
Он задержал на мне неморгающий взгляд:
– И дальше что?
– А то. Отвези ее в больницу или куда посчитаешь нужным. – Тут я посмотрела на часы. – И пусть Лоренцо Бискарруэс мне позвонит.
– Я не знаю никакого Бискарруэса.
– Не знаешь – и не надо. Тем не менее постарайся сделать так, чтобы этот кабан со мной связался. Это в его интересах.