— А под ней тельняшка. — В этом месте она обвела
глазами стол и вдруг заревела. — Значит, ограбил художника? Ах ты, дурак,
я ли тебе не говорила, не лезь, чучело лесное, уж сиди возле меня. Какой из
тебя грабитель? Ведь в тот же день заметут.
— Да никого я не грабил, — заорал Стасик так, что
Ирка жалобно икнула, а родственник от неожиданности качнулся и упал со стула.
Стасик кинулся поднимать его, а Ирка заплакала еще горше. Усадив родственника
за стол, Стасик торопливо разлил водку, плеснул Ирке красного и сказал:
— За знакомство.
Ирка терла глаза кулаком и повторяла: «Посадят». Я сделала
вид, что отхлебнула из чашки и поставила ее на стол.
— Угомонись ты, — потряс Стасик сожительницу за
плечо. — Никого я не грабил. Вот тебе крест. И не собираюсь. С этими
художниками только свяжись, придешь, а там квартира на сигнализации. —
Упоминание о художнике почему-то насторожило меня.
— Кого ограбить-то хотели? — поинтересовалась я.
— Художника, — отозвалась Ирка. — О-очень
известный. Не квартира, а музей.
— Как будто ты видела, — презрительно бросил
Стасик и охотно принялся меня просвещать:
— Дня четыре назад пасусь я у гастронома. Ну, встретил
дружков, присели на ящиках о жизни поговорить. Вдруг подходит к нам мужик и с
ходу дает стольник. Мы — что, мол, да как, а он — купите, мужики, бутылку,
поговорим. Ну выпили, а он и заявляет: дело, говорит, есть. Выгодное. Тут,
говорит, неподалеку один художник живет, а у него картина. По виду мазня
мазней, но дуракам нравится. И будто есть в городе такой человек, который за
эту самую мазню готов дать две тысячи. Ну, мы послушали, покивали, а он опять
про эту картину. Вроде художник выпить не дурак, а как напьется, так у него
начисто отшибает память. У него, говорит, хоть всю квартиру выноси, не заметит.
Одно плохо, живет с бабой, а та ужас какая злобная и всегда дома. Еще художник
этот очень любит с простыми людьми знакомиться. И вроде нам проще пареной репы
с ним сойтись, а когда в квартире бабы его не будет, картину стибрить. Говорил,
пара пустяков.
— Ага, — вновь очнулась Ирка, — не успеешь
оглянуться, и уже в тюрьме.
— Ты ее не слушай, — обиделся Стасик, обращаясь
исключительно ко мне. — Ты меня слушай. Ну, поговорили, на следующий день
он опять пришел, чтоб художника этого показать.
— Показал? — подала я голос, питая самые худшие
подозрения, и они, конечно, оправдались.
— Показал. Гастроном на Спасской знаешь? Вот пришли
туда, а этот, в джинсовой куртке, с нами не пошел, на машине отправился, в ней
и сидел, пока художник не появился. Вот, скажу тебе, человек. Как мыслит. Мы
его больше часа слушали… Серега даже заплакал… Разве можно такого человека
грабить? Он с этим… мировым разумом запросто. На любой вопрос ответ знает, а
объясняет так толково, куда твоему профессору. Я, конечно, сейчас уже не
вспомню, о чем он там говорил, но ясное дело: гениальный человек.
— Это папа, — вздохнула я.
— Что? — не понял Стасик.
— Ничего, — вздохнула я повторно.
Стало ясно: папины разговоры о Филонове не прошли даром,
какой-то дурак решил его ограбить. Лично я совсем не против, чтоб шедевр с
надписью красным фломастером раз и навсегда исчез из нашей гостиной, но против
ограбления категорически возражаю. Во-первых, это напугает Земфиру, во-вторых,
не понравится папе. Мало мне своих бед, так теперь еще и это.
Но действительность оказалась даже хуже, чем я могла
предположить. Стасик продолжил рассказ, и я узнала: благородные алкоголики
наотрез отказались грабить моего гениального папулю, даже вознамерились
предупредить его о вражьих кознях и с этой целью решили отыскать его, но папа,
сверкнув ярким метеором возле гастронома, исчез, и следы его затерялись.
Тогда хитрый Стасик для видимости согласился и выпытал у
джинсового, где этот художник живет. Тот сказал, и Стасик отправился по
указанному адресу, но джинсовый оказался еще хитрее и проследил за ним, а
застукав возле дома, принялся грозить: мол, если Стасик затеял прибрать к рукам
картину, так лучше ему в это дело не лезть, потому что оно ему не по зубам, ибо
вокруг одни акулы и они слопают его за милую душу. За квартирой художника давно
следят, и прочее в том же духе… В общем, насмерть перепуганный Стасик не чаял
унести оттуда ноги.
«Ничего себе, — горевала я, разглядывая пол. —
Я-то думала, что надо выручать меня, оказывается, выручать надо папу. Если все
хотя бы наполовину так плохо, как поведал Стасик, папе пора заводить личного
телохранителя и ставить квартиру на сигнализацию».
Пока я размышляла, Стасик допил бутылку и уснул, еще раньше
уснула Ирка, а Кирюха опять свалился со стула, но в этот раз поднимать его
никто не спешил. Я встала, прихватила сумку и побежала к Земфире: по всему
выходило, что дело срочное и до утра никак не терпит.
Когда я подошла к дому, где жил папуля, забрезжил рассвет. Я
робко позвонила, и Земфира открыла почти сразу, точно поджидала меня.
— Папа еще не вернулся, — сказала она со вздохом.
— Может, это и хорошо, — вслух подумала я.
Земфира оглядела меня критическим взглядом и заявила:
— Быстро в ванную. Потом спать.
Я не стала возражать и через полчаса, наевшись до отвала
макарон по-флотски, уже лежала в постели.
— Дверь чужим не открывай, — сказала я
Земфире. — Нас хотят ограбить.
— Ничего удивительного, — вздохнула она. —
Это все из-за Филонова. Папе надо бы положить его в сейф в каком-нибудь банке
до самого твоего замужества.
— Филонова нарисовал сам папа, — вежливо сказала
я, стараясь, чтобы данное утверждение прозвучало как можно мягче, но Земфира
все равно нахмурилась:
— Как ты можешь сомневаться в папиных словах? Если он
сказал, что Филонов настоящий, значит, так и есть. — Я перевела взгляд на
картину и тяжко вздохнула. — Папа знает, что говорит, — твердо
сказала Земфира, и вопрос был исчерпан.
Я проснулась около десяти утра. Земфира осторожно
хозяйничала на кухне, оттуда шел приятный запах. Я принюхалась и поняла, что на
обед у нас будет грибная похлебка. Жизнь показалась мне вполне сносной. То есть
она была бы просто восхитительной, если б не Шляпа, киллеры-соперники и
дурацкая картина, которая висела прямо передо мной.