Выдающийся ум. Мыслить как Шерлок Холмс - читать онлайн книгу. Автор: Мария Конникова cтр.№ 20

Далее: общее наименование профессии – «врач» – предшествует уточнению «военный врач», то есть сначала выделяется класс, затем подкласс и ни в коем случае не наоборот. Догадка же, что Ватсон «врач», – довольно рутинная для человека, который на протяжении всей жизни сталкивается с удивительным и незаурядным. Но рутинная – еще не значит ошибочная. Если вы читали другие объяснения Холмса, то наверняка заметили, что в своих догадках о профессиях он предпочитает не устремляться в эмпиреи – если на то нет особой необходимости, – а исходит из вполне житейских соображений, прочно опирающихся на результаты наблюдений и фактов, а не на конфиденциальную информацию или гипотезу. Безусловно, врач – гораздо более распространенная профессия, чем, допустим, сыщик, и Холмс ни на минуту не забывает об этом. Каждое наблюдение необходимо включать в уже существующую базу знаний. В сущности, если бы Холмс встретил самого себя, то ни в коем случае не стал бы высказывать догадки о собственной профессии. Ведь он сам говорит, что он – единственный «сыщик-консультант» в мире. Так называемая базовая частота, с которой какое-либо явление встречается среди населения в целом, тоже имеет значение, если уметь правильно ставить вопросы.

Итак, перед нами Ватсон, врач из Афганистана. Как говорит сам добрый доктор, догадаться обо всем этом довольно просто, если видеть, какие компоненты привели к такому заключению. Но как нам научиться самим приходить к подобным выводам?

Ответ можно свести к единственному слову: внимание.

Внимание – так ли уж это элементарно?

При первой же встрече с Ватсоном Холмс незамедлительно и точно излагает ряд фактов биографии будущего соседа. А что можно сказать о впечатлениях самого Ватсона? Сначала мы узнаём, что он почти не уделяет внимания больничному зданию, куда направляется на первую встречу с Холмсом. Ватсон объясняет читателям, что «здесь все знакомо», поэтому ему «не нужно указывать дорогу».

В лаборатории он видит самого Холмса. Первое впечатление Ватсона – потрясение, вызванное невероятной физической силой нового знакомого. Холмс пожимает ему руку «с силой, которую я [Ватсон] никак не мог в нем заподозрить». Второе – удивление при виде интереса Холмса к химическим опытам, результаты которых он демонстрирует посетителям. Третье – это первое подлинное наблюдение Ватсона, касающееся физического облика Холмса: «Я увидел, что пальцы его покрыты такими же кусочками пластыря и пятнами от едких кислот». Первое из двух перечисленных – не наблюдения, а скорее, предварительные впечатления, более близкие к безотчетным, подсознательным суждениям о Джо Неизвестном или Мэри Морстен в предыдущей главе. (Почему бы Холмсу не быть сильным? Похоже, Ватсон поторопился представить его в образе студента-медика, следовательно, человека, который не ассоциируется с большой физической силой. Почему бы Холмсу не воодушевиться в связи с химическими опытами? Ватсон опять-таки приписал новому знакомому собственные взгляды на то, что интересно, а что нет.) Третье наблюдение сделано в духе замечаний самого Холмса о Ватсоне, тех самых замечаний, которые привели к заключению о службе в Афганистане, вот только Ватсон делает его потому, что Холмс сам привлекает его внимание к своим рукам, заклеивая ранку пластырем и высказываясь по этому поводу. «Приходится быть осторожным, – объясняет он, – я часть вожусь со всякими ядовитыми веществами». Как выясняется, единственное настоящее наблюдение Ватсон делает по чужой указке.

Откуда эта невнимательность, эта поверхностная и в высшей степени субъективная оценка? Ватсон сам отвечает нам, перечисляя свои недостатки Холмсу – ведь потенциальным соседям по квартире следует знать самые серьезные минусы друг друга. «Я невероятно ленив», – говорит Ватсон. В этих трех словах выражена вся суть проблемы. Как выясняется, Ватсон не одинок. Тот же изъян досаждает большинству людей – по крайней мере, когда требуется проявлять внимательность.

В 1540 г. Ханс Ладеншпельдер, гравер по меди, закончил работу над гравюрой, которой предстояло стать одной из семи работ одного цикла. На гравюре женская фигура опиралась локтем на колонну, закрыв глаза и подпирая голову левой ладонью. Из-за ее правого плеча выглядывал осел. Подпись гласила: «Апатия». Цикл назывался «Семь смертных грехов».

«Апатия» – дословно «равнодушие». Безразличие. Праздность ума, которую Оксфордский словарь определяет как «духовную или умственную леность». Вот что бенедиктинцы называли «полуденным демоном» – дух летаргии, соблазнивший многих монахов-фанатиков проводить в праздности часы, которые следовало бы посвятить духовному труду. Именно его сегодня считают то синдромом дефицита внимания, то неумением сосредоточиться, то гипогликемией, то дают ему другие ярлыки, которые мы предпочитаем навешивать на эту изнурительную неспособность сконцентрироваться на том, что необходимо сделать.

Как бы мы ни воспринимали это явление – как грех, искушение, привычную праздность ума или заболевание, – оно вызывает один и тот же вопрос: почему сосредоточить внимание настолько трудно?

В этом необязательно виноваты мы сами. Десятилетиями изучая работу мозга, нейробиолог Маркус Райхл установил, что наш разум запрограммирован на рассеянность. Таково его естественное состояние. Всякий раз, когда наши мысли оказываются в подвешенном состоянии между несколькими конкретными, определенными, целенаправленными видами деятельности, мозг возвращается в так называемое базовое состояние покоя, но пусть это слово вас не смущает: на самом деле покой мозгу неведом. Вместо этого он испытывает состояние тонизирующей активности в так называемой СФРРМ – сети фоновой работы мозга, которую образуют медиальная поясная и медиальная префронтальная кора. Эта активность указывает на то, что мозг постоянно собирает информацию из внешнего мира и наших внутренних состояний и, мало того, ищет в этой информации признаки чего-либо достойного его внимания. Такое состояние готовности полезно с эволюционной точки зрения, так как оно позволяет нам выявлять потенциальных хищников, мыслить абстрактно и строить планы на будущее, и вместе с тем оно означает, что наш разум создан для «мысленных блужданий». Это и есть его состояние покоя. Все большее требует сознательных усилий воли.

Нынешний акцент на многозадачности вполне вписывается в рамки наших естественных склонностей, нередко весьма раздражающим образом. Каждый новый ввод информации, каждое новое требование, которое мы предъявляем к своему вниманию, сродни потенциальному хищнику: «О-о! – восклицает мозг. – Лучше я уделю внимание вот этому». А потом появляется еще что-нибудь. Стимулировать блуждания наших мыслей мы можем до бесконечности. И каков итог? Мы обращаем внимание на все сразу и ни на что конкретно. Наш разум запрограммирован произвольно рыскать, а не переключаться с одного вида деятельности на другой со скоростью, которой требует современная жизнь. Изначально нам полагалось быть постоянно готовыми действовать, а не заниматься множеством дел сразу или даже в стремительной последовательности, выполняя их одно за другим.

Посмотрим еще раз, как Ватсон проявляет внимание – или, скорее, невнимание – во время первой встречи с Холмсом. Не то чтобы он ничего не замечал: он видит «бесчисленные бутыли и пузырьки. Всюду стояли низкие широкие столы, густо уставленные ретортами, пробирками и бунзеновскими горелками с трепещущими язычками синего пламени». Все это подробности, но не имеющие отношения к непосредственной задаче – выбору будущего соседа по квартире.