Кто бы мог подумать! Как мозг заставляет нас делать глупости - читать онлайн книгу. Автор: Ася Казанцева cтр.№ 44

Для людей подобную классификацию разработали в середине прошлого века американские кардиологи Мейер Фридман и Рой Розенман. Они ввели понятие поведенческих типов А и Б и разработали опросники, чтобы отделить один от другого12. Люди, принадлежащие к поведенческому типу А (в его крайних проявлениях), энергичны, агрессивны, амбициозны, склонны к конкуренции с другими, в профессиональной деятельности постоянно озабочены нехваткой времени и стремятся к высокой продуктивности, они резко двигаются и отрывисто говорят. Их противоположность, люди типа Б, расслабленны и спокойны, терпеливы, уделяют больше времени своим хобби, нераздражительны, работают размеренно, меньше озабочены конкуренцией с другими, плавно двигаются и говорят. Смысл этого разделения с точки зрения кардиологии заключался в том, что принадлежность к типу А, как тогда считалось, ассоциирована с высоким артериальным давлением и существенно повышает риск развития ишемической болезни сердца, так что таким людям нужно рекомендовать более тщательно следить за своим здоровьем.

В современной кардиологии эту теорию забросили, потому что при исследовании больших групп испытуемых13 не удалось выявить заметной статистической связи между предрасположенностью к сердечно-сосудистым заболеваниям и чертами личности, ассоциированными с поведенческим типом А. Но зато терминология прижилась в исследованиях стресса, по крайней мере в России. В начале 2013 года в газете «Троицкий вариант», с которой сотрудничают ученые и научные журналисты, вышло мое интервью14 с Дмитрием Жуковым, наполовину посвященное его исследованиям крыс, проявляющих при стрессе поведение типа А или типа Б. Он поделился свежими новостями: оказывается, от поведенческого типа зависит, насколько действенными окажутся антидепрессанты. Активным и суетливым крысам, впавшим в депрессию, традиционные препараты помогают хорошо, а вот спокойные и пассивные животные на такую терапию отвечают слабо, но зато их можно вылечить с помощью окситоцина. Вполне вероятно, что в будущем эти данные помогут более эффективно лечить депрессию и у людей.

Сегодня не существует полного описания всех генетических и гормональных факторов, влияющих на индивидуальные особенности поведения при стрессе. Един ственное, что остается отдельному человеку, — это постоянное наблюдение за собой, анализ собственного поведения и самочувствия в стрессорных ситуациях, который позволит приблизительно понимать, чего от себя ждать в будущем. И конечно, нужна некоторая доля смирения и принятия, память о том, что стресс — это очень физиологическая штука, и если уж он сопровождается у вас потоотделением и суетливой бессмысленной активностью, то, скорее всего, так будет всегда. Другой вопрос, что каждую конкретную ситуацию можно сделать менее стрессирующей — для этого просто нужно, чтобы мозг не считал ее совершенно неожиданной и новой. Допустим, если вам предстоит завтра выступать перед советом директоров в вашей офисной переговорной и вы нервничаете, то будет очень полезно накануне прокрутить свою презентацию в этой же комнате — тогда мозг будет думать: «Это я все уже вчера видел, ну вот разве что люди новые, — пожалуй, нет смысла разворачивать сильную стрессорную реакцию». Это гораздо эффективнее, чем пытаться подавить стресс усилием воли. Плевать мозгу на нашу силу воли, если честно.

Я очень люблю старые экспериментальные работы, потому что они гораздо легче поддаются популяризации, чем современные. Это связано с двумя обстоятельствами. Во-первых, с каждым годом молекулярно-генетические методы исследований становятся все проще и дешевле, и поэтому работа профессионального биолога сегодня на 90 % сводится к полимеразно-цепным реакциям и секвенированию, блоттингу и иммуноферментному анализу, масс-спектрометрии и гель-электрофорезу. Все это ужасно интересно, но требует долгих объяснений перед описанием каждого эксперимента — или, что еще хуже, вынуждает оставлять методику за скобками. Во-вторых, с каждым годом над естественными науками все строже нависают этические комиссии университетов, которые требуют письменного информированного согласия от каждой подопытной дрозофилы и двойного слепого плацебоконтролируемого исследования любого вещества, с которым испытуемый может иметь несчастье столкнуться во время пребывания на территории факультета, будь то жидкое мыло в туалете или чайный пакетик на лабораторной кухне. Я утрирую, конечно, но не слишком. Очень многие исследования XX века, обогатившие экспериментальную психологию, сегодня бы ни за что не были разрешены этическими комиссиями, и люди знали бы о себе гораздо меньше. Самые очевидные примеры таких исследований — это эксперимент Милгрэма, впервые проведенный в 1963 году, Стэнфордский тюремный эксперимент в 1971-м и неофициальный эксперимент «Третья волна» в 1967 году. Все они широко известны и многократно описаны в популярной литературе, в том числе на русском языке, поэтому я только вкратце напомню, о чем шла речь.

Стэнли Милгрэм, психолог из Йельского университета, говорил испытуемым, что исследует влияние боли на обучение. Они должны были контролировать, как другой участник эксперимента (на самом деле — подсадная утка) запоминает пары слов, и наказывать его разрядом электрического тока, постепенно повышая напряжение, каждый раз, когда тот ошибался. И Милгрэм, и его коллеги были уверены, что большинство людей откажется участвовать в эксперименте, как только ученик скажет, что ему уже по-настоящему больно. Но нет. Достаточно было, чтобы солидный экспериментатор в белом халате сообщил, что продолжать необходимо, — и более 60 % испытуемых, мучаясь и страдая, доводили напряжение до 450 вольт, самого конца шкалы1.

В Стэнфордском тюремном эксперименте испытуемых совершенно случайным образом поделили на охранников и заключенных. Им не дали никаких инструкций, кроме запрета на физическое насилие, и поместили в подвал университета, изображающий тюрьму. Охранники сами выбрали себе форму, заключенных нарядили в уродливые халаты. В первый день все было спокойно, на второй день среди заключенных вспыхнул бунт, подавленный охраной без всякого участия экспериментаторов. Охранники с энтузиазмом оставались работать сверхурочно, придумывали все новые и новые методы психологического подавления и унижения заключенных. Жертвы в свою очередь быстро утратили какие-либо представления о кооперации и чувстве собственного достоинства и были способны думать только о том, как избежать наказаний. Эксперимент был прекращен на шестой день (вместо запланированных двух недель), когда Кристина Маслач, одна из психологов Стэнфорда, посетила тюрьму, чтобы взять интервью у участников, и пришла в ужас от тех условий, в которых содержались заключенные, — например, по инициативе охранников их теперь водили в туалет только всех вместе, гуськом. Кроме того, в это время ученые полностью просмотрели записи с камер наблюдения и обнаружили, что охранники особенно жестоко издеваются над заключенными по ночам — они полагали, что в это время психологи за ними не присматривают2.

Эксперимент «Третья волна» был проведен калифорнийским учителем истории Роном Джонсом. Во время лекции о нацистской Германии ученики спросили его, как такое вообще было возможно. Как могли обычные немецкие обыватели — учителя, врачи, железнодорожники и так далее — не замечать или даже оправдывать массовое уничтожение евреев? Почему немецкий народ допустил это? Рон пообещал объяснить. Следующая неделя началась с того, что вместо изложения нового материала он стал учить студентов правильно сидеть за партой и рассказывал им о важности дисциплины. Во второй день класс, которому понравилась игра, уже сидел правильно, и Рон рассказал им о силе общности. Он велел ученикам хором скандировать лозунги и научил их особому жесту — приветствию Третьей волны. В среду Рон рассказывал о силе действия. Студентам выдали членские билеты и приказали вести агитационную работу и выявлять инакомыслящих. В четверг члены Третьей волны с гордостью узнали, что они участвуют во всенародном политическом движении. В пятницу все участники движения и сочувствующие, уже 200 человек, нарядились в белые рубашки, собрались в актовом зале и скандировали там лозунги Третьей волны, ожидая телевизионной передачи об открытии сотни отделений движения по всей стране. Но передачи не было. И тогда Рон произнес речь. Он рассказал, что никакого движения не существует. Студенты думали, что они были избранными, но на самом деле их просто использовали. Они чувствуют превосходство над теми, кто не принадлежит к Третьей волне, но Рон может показать, какое будущее их ждет. И он включил проектор с кинохроникой Третьего рейха — от военного парада до концентрационных лагерей. Потом Рон включил свет. Студенты молча встали со своих мест и разошлись. Самый старательный участник Третьей волны, вызвавшийся в последние три дня быть телохранителем Рона, плакал навзрыд3.