Вечный запах флоксов - читать онлайн книгу. Автор: Мария Метлицкая, Валери Тонг Куонг cтр.№ 30

Все просят здоровья – отчаянно просят! Спокойствия и покоя – чуть тише, наверное. Смущаясь слегка – жизни послаще и чуть посытнее. Родителям, детям и внукам. Друзьям.

Терпения просят и сил. На всех языках. Читая молитвы и своими словами. И снова надеясь, что Господь услышит.

Услышит, услышит – иначе зачем я здесь?

И просит его жена. И вдруг он поймал себя на мысли, что и ему, Жарову, хочется обратиться к нему. Впервые в жизни. И попросить. Не за себя – за нее, Риту. Просто попросить, чтобы он… Ей помог!

Он растерялся и смутился от этих мыслей – куда идти и как просить? Он, некрещеный, неверующий, не признающий всего этого. Этих обрядов, отправлений, ритуалов.

У кого спросить? У Риты? Смешно! Она и сама не ведает, что делает: мечется и просит «у всех». Наверное, так неправильно… Но если так легче…

А что делать ему? Борька далек от всего этого, Наташка тоже.

Он озирался по сторонам – все эти люди знали, куда идти. Все они знали, зачем приехали.

Только он приехал сюда «за компанию». Группа поддержки, приличный и виноватый, жалостливый супруг.

Благородный муж, пожертвовавший Мальдивами.

Ладно, поехали домой. Устали. А дома их ждал пивной вечер – море пива, соленая рыбка и креветки – по неподъемной, разумеется, для хозяев цене.

Ладно, разберемся, решил Жаров. Компенсируем, так сказать. Вот чем – здесь надо подумать.

И снова была нирвана – такая благость на душе, такое благолепие! Снова бесконечная трепотня, взрывы смеха и слезы умиления.

Назавтра был выходной, и решили ехать на море. Решали – а на какое? Поплавать – на Средиземное, а подивиться – так это на Мертвое. Там не поплаваешь, зато полежишь, как будто в шезлонге, на соленой и плотной поверхности, надышишься бромом, намазюкаешься целебной грязью и – как новенький! А вот на Красное – далековато. Тем более одним днем.

Экзотика, конечно же, только на Мертвое! Средиземное мы повидали, причем с разных сторон.

Ночью, когда все спали словно подкошенные, Жаров осторожно, чтобы никого не разбудить, поднялся и вышел на балкон.

Сначала закурил сигарету, потом почему-то поспешно затушил и поднял глаза к небу.

Оно было очень темным, с просинью, с густыми и яркими звездами и желтой, как головка голландского сыра, большой и круглой луной.

Он закинул голову и зашептал:

– Прости меня, Господи! Я… Я не знаю, как к тебе обращаться! И не понимаю, как и о чем тебя просить! Потому… Потому, что стесняюсь… И еще – не умею. Потому что не вспоминал о тебе никогда. Когда было плохо – вспоминал, прости, черта. А когда хорошо – никого. А надо было сказать тебе хотя бы спасибо! Тебя ведь редко вспоминают, когда хорошо. Редко благодарят. Такие, как я. А теперь… Теперь я прошу тебя! Помоги ей! У меня все нормально. Все хорошо у меня. Виноват я, а страдает она. Не наказывай ее, прошу тебя! Накажи лучше меня. Она ни при чем! И еще – прости меня. За что – знаем и ты, и я. И еще… Не сердись, если я прошу тебя слишком о многом. Я ведь не знаю, честное слово… Что можно, а чего нельзя. Ты ведь здесь, ну, рядом. Ближе, чем где-либо. Или я совсем дурак?

Он шептал это так горячо и так страстно, что не заметил, как по лицу потекли слезы – быстрые, горячие, торопливые.

Он снова смотрел на небо и снова что-то шептал. И ему казалось, что там, наверху (господи, а где там-то?), его внимательно, очень внимательно слушают…

И еще – ему верят….

Жаров, дрожа, вернулся в комнату, прижался к Ритиной спине, пытаясь согреться, долго не получалось, ему очень хотелось ее обнять, но боялся потревожить.

В голове было пусто, но странно легко. Словно он наконец сделал что-то такое, что принесло ему облегчение и какое-то знание. Какое – он совсем не понимал, да и не мучился этим.

Понимал, вернее чувствовал, он одно – этот разговор, эти просьбы там, на балконе, в синюю и прохладную ночь, были ему жизненно необходимы. И как, дурак, он не сделал этого раньше?

А в восемь утра Наташка протрубила подъем: «Хватит дрыхнуть, сейчас все рванут на море, и мы завязнем в пробках!»

Наспех перекусили, и Наташка начала стругать колбасу и сыр на бутерброды. Жаров ее остановил – перекусим в кафе, не морочься, мы приглашаем.

Рванули. Город еще спал – в легкой туманной дымке, чуть серебристой. Стены домов отсвечивали мягким золотом – город был тих и снова прекрасен.

Пробки москвичей рассмешили – и это после наших родных, бесконечных! И все же на шоссе машин прибавилось.

Ехали сквозь горные ущелья, пустыню, мимо шатров бедуинов, возле которых бродили ленивые и сонные верблюды. Рита привалилась к Жарову на плечо и задремала.

Они с Борькой вполголоса обсуждали новинки мирового автопрома – обычный мужской разговор. Наташка свернулась клубочком и тоже уснула.

И Жаров почувствовал, что его накрыло какое-то удивительное спокойствие, умиротворение, что ли… Он был так расслаблен и так спокоен, как не случалось уже много лет.

Этот однообразный и успокаивающий пейзаж за окном – желто-красные пески, небольшие островки зелени, низкие кустики какой-то пустынной травы, растущие вдоль дороги. Небо очистилось от утреннего тумана и жгло глаза ослепительной, почти неестественной синевой.

Они тихо переговаривались с Борисом, боясь потревожить своих женщин. Своих. И не было дороже вот этих самых минут, не было пронзительнее…

Они словно поняли друг друга и замолчали. Борька вел машину спокойно, а Жаров смотрел вперед, пытаясь справиться с непонятным сердечным волнением.

Первой проснулась Наташка и затребовала туалет и кофе. Припарковались у заправки. Взяли кофе и булочки, вышли на улицу и расположились на капоте машины. Пили молча, рассматривая окрестности и удивляясь тишине.

Подъехал экскурсионный автобус, и из него вывалилась толпа соотечественников – шумная, всклокоченная. Все рванули в туалет и кафе, а они поскорей свернулись и поехали дальше.

Наташка включила музыку – нежно запели Никитины, призывая, как всегда, помнить о том, что мы – люди.

Наконец показалось море – сероватое, словно застывшее – ни волн, ни прибоя. Кое-где у берега лежали белые островки соли, словно небольшие белоснежные сугробы.

Вышли, расположились. И осторожно зашли в воду, предварительно проинструктированные аборигенами. Не кувыркаться, переворачиваться осторожно, сесть как на стул и – балдеть!

Вода была такой странной, словно в ней растворили баржу с глицерином – жирная и плотная на ощупь. Концентрация соли – Жаров не удержался, лизнул – была невообразимой.

После воды побежали в душ – тело пощипывало, всюду чесалось. Потом намазались серой маслянистой грязью, естественно, сфотографировались, потом опять залезли под душ, посидели на песке, выпили прихваченный запасливой Наташкой чай из термоса и двинулись обратно.