Сад вечерних туманов - читать онлайн книгу. Автор: Тан Тван Энг cтр.№ 49

– Заимствованный? Не понимаю.

Применяли его четырьмя способами, объяснил он: «энсаку» — отдаленное заимствование, включение гор и холмов в виды сада; «ринсаку» – использование видов, имевшихся у соседа; «фусаки» — заимствование из окружающей местности, и «гёсаки» — отображение облаков, ветра и дождя.

Я поразмышляла над сказанным и изрекла:

– Какая-то форма обмана, и ничего больше.

– Любая сторона создания сада есть форма обмана, – ответил он, и приглушенность его голоса эхом неискренности отразилась в его глазах.

Минуту-другую мы хранили молчание. Потом он взял оловянную чайницу и, набрав ложечку заварки, сыпанул ее в чайник.

– Какая красивая, – сказала я, указывая на чайницу: размером с кружку, с длинным изящным горлышком, та со всех сторон была покрыта гравированными бамбуковыми листьями.

– Это подарок Магнуса. – Аритомо закрыл крышку, и та беззвучно заскользила на место, выдавливая наружу весь попавший внутрь чайницы воздух.

– Что скажете о чае?

– Он горький, – ответила я. – Но мне нравится, как он вяжет мне язык.

– «Благоухание одинокого дерева». Выращен на небольшой плантации под Токио, высоко в горах – она напоминает мне Камеронское нагорье.

Он обратил взгляд в себя.

– Когда я был молодым, мы уезжали туда летом, когда становилось слишком жарко и влажно для моей матери. Мой отец дружил с владельцем плантации.

Я отрезала кусок лунного пряника Эмили и подала ему со словами:

– В ту ночь в Маджубе, когда мы собирались домой, вы сказали что-то про «заимствование лунного света»…

На мгновение вид у него стал озадаченным.

– А-а! Хай [158] , это один поэт так сказал, прежде чем отойти в мир иной. В своем стихотворении о смерти.

Начался дождь.

Появился А Чон и поставил на стол две миски супа из птичьих гнезд. Аритомо любил гнезда саланган [159] и ел их раз в неделю. Из них либо готовили суп, либо (что мне было больше по вкусу) подавали охлажденными в чашах с сиропом из горного сахара и травами. Он верил, как верили и многие китайцы, что гнезда полезны для здоровья, понижают внутреннюю температуру тела и смягчают боль от артрита. Отыскать эти гнезда, созданные из прядей твердевшей на воздухе слюны быстрокрылых птичек, можно было только очень-очень высоко на стенах известковых пещер. Немногие могли позволить себе частенько лакомиться таким деликатесом.

Он вытряхнул из пузырька пилюлю и проглотил ее с ложкой супа.

– Это зачем?

– Кровяное давление. Считается, что и в этом птичье гнездо помогает.

Мне как-то не верилось, что жизнь тут была уж очень напрягающей для него, но я промолчала и доела суп.

– Сколько требуется времени, чтобы стать искусным садовником в Японии?

– Пятнадцать лет. Самое меньшее. – Аритомо улыбнулся. – У вас ошарашенный вид. Так было в давние времена. Тогда одно ученичество длилось обычно четыре-пять лет. – Он покачал головой. – Требования упали, как и во всем остальном.

– Все равно… пять лет – это долго.

Память тенью пробежала по его лицу, словно уходивший за гору дождь.

– Мой отец стал учить меня, когда мне было пять лет, – заговорил он. – В мой восемнадцатый день рождения он подарил мне сумку, полную альбомов для рисования, и столько денег, чтобы хватило за шесть месяцев пройти пешком весь Хонсю. «Лучший способ учиться – это наблюдать природу. Рисуй то, что видишь, что волнует тебя. Возвращайся, только когда начнет падать зимний снег», – сказал он мне.

– Сурово он с вами обошелся.

– О, я тоже поначалу так думал! – воскликнул Аритомо. – Только те шесть месяцев стали счастливейшим временем в моей жизни! Я никому ничего не был должен, никаких обязанностей. Я был свободен.

Он ночевал с рисоводами и дровосеками. Он укрывался в шалашах из травы, когда шли дожди, просился в храмы на ночлег, молил о миске риса и чашке чая. День за днем он смотрел на сельский пейзаж меняющимся взглядом.

– Сущие мелочи заставляли меня останавливаться, приглядываться, рисовать, проникаться чувством: свет, пронизывающий пушистые цветы в зарослях травы на лугу, кузнечик, скакнувший с камня, цветок в форме сердца среди листвы бананового дерева. Даже молчание дороги останавливало меня. Но как передать тишину в рисунке на бумаге?

В некоторых местах он путешествовал по тем же дорогам, по которым за двести лет до этого ходил поэт Басё [160] во время своих странствий по стране.

– Я чувствовал, что любуюсь теми же видами, которые он описал в своих дневниках. Бывали дни, когда я не встречал в пути ни единого человека. Я выбирал долгие, трудные дороги в обход – только затем, чтобы попасть в знаменитую долину или побывать в монастыре на вершине горы. Я жил в разные времена года и, подобно траве и деревьям, менялся с ними – от лета до осени. Когда год подошел к концу, я направился к дому, следуя за облаками, несшими первый зимний снег. Мацу, наш привратник, сразу даже не узнал меня. Деньги у меня кончились еще за много недель до этого. У меня был вид нищего-попрошайки, но я сразу же пошел в кабинет отца. Достал из потрепанной в странствиях сумки свои альбомы с рисунками и положил ему на стол. Отец перелистал несколько первых страниц и окинул меня долгим-долгим взглядом. Во мне зашевелилось подозрение, что я разочаровал его. «Остальное мне смотреть незачем, – сказал отец, глядя мне прямо в глаза. – Когда придет весна, ты начнешь работать младшим садовником в дворцовых садах».

Некоторое время Аритомо пристально глядел на меня.

– То была самая длинная из всех пережитых мною зим. Я никак не мог дождаться, когда она кончится. Мне было девятнадцать лет, когда я стал одним из садовников императора, – сказал он. – Случалось, в дворцовых садах я видел его сына, наследного принца Хирохито. Я был всего на год его старше.

– Вы когда-нибудь говорили с ним?

– Он был увлечен биологией моря и хорошо в ней разбирался. Однажды он спросил меня, знаю ли я что-нибудь об этом. Я ответил ему, что я простой садовник.

Я взглянула на свои руки и подумала о том, как Аритомо разговаривал с человеком, причинившим мне столько боли и навлекшим на меня столько утрат.

– Хирохито было двадцать пять лет, когда он стал императором, – продолжал Аритомо. – К тому времени у меня уже сложились взгляды на то, как создавать сады. Я знал, чего хотел и что для сада правильно. Некоторым старым садовникам я не нравился, только они ничего не могли со мной поделать. Я был очень талантлив. Я не похваляюсь: я был талантлив. И я нравился императору, ему нравились мои замыслы. Я быстро вырос в чинах среди дворцовых садовников. Я женился на Асуке.