Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть 1. Страна несходства - читать онлайн книгу. Автор: Александр Фурман cтр.№ 12

У фурмановской мамы, Баси Иосифовны, с некоторых пор плохо складывались отношения с ее начальником по фамилии Глезин. С одной стороны, Глезин, по словам мамы, очень ценил ее как работника, в чем часто и даже с какой-то настораживающей пылкостью признавался ей. Но, с другой стороны, непомерно заваливая маму работой, Глезин сплошь и рядом «забывал» (скорее всего нарочно) по достоинству оценить результаты ее труда – и именно в законном порядке, вот что обидно. А в полушутливых «прямых» разговорах, когда мама пробовала высказать ему свое недовольство, Глезин только отмахивался: «Да что вы, что вы, Бася Иосифовна! Я вас очень ценю как работника!»

Когда вечером, после общесемейного ужина, папа спрашивал маму, что у нее новенького на работе, она с возмущением рассказывала о все новых проделках и вывертах этого Глезина, от которого ее уже просто с души воротило: «Вот брошу все это, к чертовой матери, перейду обратно в цех – пусть сам тогда и работает, и награждает себя!» – и мама смеялась грудным смехом…

По праздникам то папу, то маму назначали дежурить на работе или же идти на утреннюю демонстрацию трудящихся на Красной площади. Дома парад и демонстрацию смотрели по телевизору с водяной линзой. После завтрака младший Фурман на полу в большой комнате тоже устраивал парад. Из телевизора неслись с гулким, долгим эхом приветствия и поздравления, густо шевелились массы в ожидании движения, и вот уже ровным, украшенным потоком легко катились по широкому месту – а внизу у Фурмана еще только маршал объезжал войска. «Здрассьте, товарищи!» – надувался маршал-Фурман. Помедлив, солдаты и матросы дружно отвечали: «Гав-гав-гав-гав! Урра-а!!!»

Боря вдруг прислушался, фыркнул и, позвав взрослых, которые занимались праздничной уборкой, попросил Фурмана повторить. Недоуменно улыбаясь, Фурман погавкал. Когда все отсмеялись, ему наперебой стали объяснять, как все происходит на самом деле, но поверил он не сразу. А уж поверив, все гавкал, пока ему не сказали, чтобы замолчал, не смешно уже…

* * *

Многие на маминой работе собирались идти на праздничное первомайское шествие вместе со своими детьми. Погоду на 1 мая обещали отличную, и мама тоже решила взять с собой Фурмана.

Обычно все собирались рано-рано утром около работы – где-то на Авиамоторной – и шли оттуда к центру, вливаясь в общее движение колонн. Но Басе Иосифовне с маленьким Фурманом разрешили на этот раз присоединиться к своим попозже, тем более что и жили Фурманы почти в самом центре, на Садовом кольце в районе Петровки.

Условным местом встречи была выбрана улица Чернышевского. В гомонящей толпе, уже довольно давно, как выяснилось, никуда не двигавшейся, застеснявшегося Фурмана весело рассматривали, тормошили, с кем-то знакомили. Из детей сотрудников он оказался самым младшим. Другие дети, хохоча, бегали туда-сюда, приносили из ларьков мороженое и воду, кричали… Фурман, боясь потеряться, держался за маму и, встречаясь взглядом со знакомыми тетями, угостившими его конфетой, скованно улыбался на их шутки и подначивания.

Между прочим, здесь же, вместе со всеми, оказался и Глезин. Правда, Фурман не сразу понял, кто это, поскольку все называли высокого державшегося с насмешливой серьезностью мужчину по имени-отчеству – но как-то неразборчиво. Узнав у мамы, что этот дядя, который в самом начале крепко пожал руку «Фурману-младшему», и есть тот самый ГЛЕЗИН, «противный мамин начальник», Фурман даже вздрогнул. И хотя ничего особенно неприятного в нем пока вроде бы не проявлялось, надо было быть настороже…

Солнышко, от которого все отвыкли, стало пригревать совсем по-летнему, а толпа все не двигалась. Фурман уже совсем заскучал на одном месте, но вдруг все забеспокоились и тронулись, на ходу скликая своих. Вскоре, правда, опять встали, словно наткнувшись на что-то. И так, короткими рывками, начали двигаться, постепенно уплотняясь. Или ненадолго и ненамного раздвигаясь на каких-то больших перекрестках.

В какой-то момент до Фурмана дошло, что несущая их маленькую группку человеческая река – это всего лишь один из многих обходных ручейков настоящего потока, уже распаренно запрудившего и затопившего и весь проспект Маркса, и всю низину перед Манежем, и еще с угрожающим колыханием стекающего с улицы Горького… Народу-то, народу! Под сияющим голубым небом на всем пространстве между словно бы слегка просевшими строениями Манежной площади мощно раскатывались чудовищные голоса и глухо, усиленно билась музыка.

И вдруг – точно пронеслась большая волна – все стихло, только дыхание соседей стало слышным. Лица взрослых вокруг как-то по-особому торжественно изготовились. Величественный, ясный, низко звенящий голос облетел все углы и раструбы площадей, воздушно отмечая паузы и проникая внутрь предчувствием какого-то неминуемого восторга… «Пошли!» – казалось, выдохнул кто-то, и вдруг все качнулось, загремело, запело и – пошло, пошло, полилось раздвоенной горловиной на ту, Красную площадь.

Несло довольно быстро, движение направлялось чьими-то невидимыми резкими, тонкими, уверенными голосами. Спины, спины, головы, лица с непонятным одинаковым выражением загораживали от Фурмана хорошо знакомые очертания площади. Все смотрели куда-то направо, вытягивая шеи и повторяя: «Вон они! Вон они!» Над площадью колыхалась и тяжело парила знакомая Фурману мелодия, и все вокруг, улыбаясь, подхватывали слова припева: «КУ-БА, ЛЮБОВЬ МО-Я!»

Все дети давно уже ехали на руках и на плечах родителей, помахивая своими флажками и воздушными шарами, рядом даже какую-то взрослую девушку с трудом подсадили, чтобы она тоже что-то там увидела, а Фурману было стыдно и подумать, чтобы его маленькая мама тащила его на себе, и он только жался к ней, раздраженно шепча в общем шуме: «Меня же раздавят!..» и «Мне ничего не видно!» Мама, как могла, оберегала его от давки и с грустью извинялась: «Ну сыночек, ты же знаешь, мне тебя не поднять, ты же тяжелый… А вот так тебе не лучше видно?» – Нет! Нет! Все это было как-то глупо…

Песня кончилась, и человеческое море, словно по какому-то сигналу, остановилось. Звенящий голос диктора стал что-то говорить, и вдруг все хором крикнули несколько раз подряд: «ВИВА КУБА! ВИ-ВА! КУ-БА!» Невольно улыбаясь, Фурман спросил у мамы, что такое «Вива»? «Это значит «да здравствует!» Да здравствует Куба! – наклонилась к нему мама. – Куба – это такая далекая страна, остров. Сейчас на Мавзолее, рядом с Никитой Сергеевичем Хрущевым, стоит Фидель Кастро, руководитель этой страны, он приехал к нам в Москву на праздник… Тебе совсем-совсем ничего не видно, родной? А так? Ты встань на цыпочки!..» – Все было бесполезно. Но тут к ним повернулся оказавшийся рядом злой Глезин и, протягивая к Фурману руки, подзывая его, сказал торопливым глухим голосом: «Иди скорей сюда! Ну? Скорей, не бойся», – и быстрыми жестами показал, что хочет взять его на плечи. К ГЛЕЗИНУ – на плечи?! Нет. Нет. Не надо. Но мама, почему-то радостно смеясь, подтолкнула Фурмана: «Иди-иди. Не упрямься. Ну что же ты? Иди скорей к Залману Ароновичу, сыночек! Ты тогда все увидишь!» – И Фурман поднялся над головами, точно вынырнул… «Держись, держись крепче!» – сказал снизу Глезин. Лысина у него покраснела, светлые пряди по бокам растрепались. Фурману было неудобно, что он такой тяжелый и неуклюжий. «Теперь видишь? Тебе все видно, сыночек?» – успокоенно спрашивала мама. Фурман кивнул. Тут все снова закричали: «Вива Куба! Ур-ра-а-а!» – «Ну, что же ты? Давай вместе со всеми!» – приказал Глезин, и Фурман тоже негромко закричал.