Новоросс. Секретные гаубицы Петра Великого - читать онлайн книгу. Автор: Константин Радов cтр.№ 81

Меня пожаловали чином генерал-аншефа. Согласно указу — за безупречное начальствие Низовым корпусом; но радость отравлена была соображением, что хрен бы я сей чин получил, когда б не умел находить союзников при дворе и делать правильные подарки сопливому государю. Переход из боевых генералов в паркетные так огорчил, что на празднестве по этому поводу ваш покорный слуга напился, как свинья (чего более десяти лет не случалось). Впрочем, пьянство не повредило репутации: напротив, исчезла некая прежде бывшая отчужденность. В высшем обществе окончательно стали принимать графа Читтанова за своего.

При Петре чин и должность были одно. Теперь производство не означало приставления к делам. Архитектор сей государственной системы тонко намекал, что любая дальнейшая прибавка моего влияния нарушит выверенный на точнейших весах эквилибриум аристократических партий. Только равновесие недолго устояло. Вкравшемуся в доверенность царя двадцатилетнему балбесу на всю эту немецкую механику было на…ть: по приезде из Персии новопожалованного фельдмаршала Ванька Долгоруков уговорил августейшего приятеля назначить родственника восьмым членом в Тайный Совет. Сам по себе князь Василий Владимирович был порядочным человеком и достойным военачальником, но мог ли он перестать быть Долгоруковым? Пойти против сородичей в подобном положении невозможно. Представьте: они человека вытащили из ссылки и опалы, возвели на высшую степень власти — не для того же, чтобы он эту власть употреблял во благо посторонних людей! В кругу родичей фельдмаршал возражал против наиболее бесчестных замыслов и поступков; но сор из избы не выносил, даже если его не слушались.

Государственный корабль, опасно накренившийся на чужой борт, надо было как-то выравнивать. Сергея Голицына, сына Дмитрия Михайловича, удалось провести в камергеры — однако возложенные на него надежды не оправдались. Имея тридцать лет от роду, староват он был для дружбы с царем. К тому же воспитание имел совсем не подходящее, чтобы стать заводилой в бесчинствах знатных подростков. Противовес дурному обществу надлежало искать в ближнем кругу, и по всему выходило: помимо легкомысленной цесаревны Елизаветы (восемнадцати лет) и великой княжны Натальи (без малого четырнадцати), спасать Россию некому.

Обе девицы пользовались влиянием на Петра: сестра, пожалуй, больше, чем тетушка. По своим нравственным качествам она тоже выглядела более подходящей: умная не по годам, любящая учиться и читать — может быть, потому, что считалась некрасивой. Небеса редко даруют ум и красоту вместе. Или, скорее, дело не в подарках свыше: красавцам и красавицам всеобщее восхищение достается даром, а прочие смертные вынуждены его добиваться. От этого в них просыпается ум.

Но великая княжна, как орудие влияния, давно была ангажирована Остерманом. Воспитатель и старшая сестрица вместе уговаривали императора угомониться и сесть за учебные книги, вместо охоты и гулянок до утра. Впрочем, без особого успеха. Вряд ли я мог привнести в сии уговоры какие-то новые аргументы, недоступные барону.

Очаровательная Лизанька, напротив, сама готова была веселиться сутки напролет. Она прекрасно скакала верхом и любила охотиться; танцы, пирушки, всевозможные шалости — это была ее стихия. Молодой красавец Александр Бутурлин совершенно вытеснил из девичьего сердца умершего жениха-голштинца.

Сумма, отпускаемая от казны на содержание цесаревны и ее собственного небольшого двора, всего лишь вдесятеро превышала генеральское жалованье и могла считаться приемлемой только у нас или в Пруссии (король Фридрих-Вильгельм славился скупостью наравне с Петром Великим). На развлечения, украшения и наряды вечно не хватало денег. Вот тут я и усмотрел возможность подобрать ключик к боковой дверце во дворец. Во время одного из пустопорожних празднеств представился случай похвалить кружева на новом платье принцессы, заметить, как они ей к лицу, — и тут же, к слову, похвастаться партией брабантских кружев новейших фасонов, доставленных из Остенде моим кораблем. После этого приглашение заглянуть ко мне в компанейскую контору не выглядело неуместным.

A propos: я так и не обзавелся собственным домом. Прошлая неудачная попытка внушила какой-то суеверный страх: начнешь строить — очнешься в каземате. Да и что за дом без семьи?! Зато факторий железоторговой компании понастроили за последние год или два немало: в Москве, Петербурге, Лондоне, Бристоле, Амстердаме и Ливорно. Контора, при ней гостиница для путешествующих по торговым делам. Если пространство позволяет, тут же и склад. Московский ломился от мануфактуры: сбывая в Европе железо всех видов, на обратный путь я предпочитал деньгам товары. Не кружева, конечно. Кружева специально для цесаревны прихватили.

Принцесса Лизета не стеснялась захаживать в гости к людям любого звания: совершенно отцовская манера. Она с любопытством разглядывала мои хоромы. Комнаты еще не успели отделать: я не велел спешить. Нужно дать дереву просохнуть. Кроме того — что может быть приятней свежих, чисто струганных сосновых досок, еще не утративших лесного запаха, с выступившими кое-где янтарными капельками смолы? На жилище сановника и богача это мало походило. Простая, без украшений, мебель уставлена всевозможными диковинами, восточными и западными. Стены увешаны оружием: одна холодным, поверх персидского ковра, другая — стреляющим, вплоть до самых немыслимых конструкций. В углу раскорячился на железной треноге револьверный фальконет конструкции адвоката Пакла, привезенный из Лондона. У составлявших свиту цесаревны молоденьких камер-юнкеров, двух братьев Шуваловых, просто глаза разгорелись. Что ж, всё рассчитано. Слуги как раз подали вино и легкую закуску. Между делом показал самое интересное, подарил юношам по кинжалу и пистолету (дескать, Ее Высочество защищать), а Высочеству (нашей Диане-охотнице) превосходное ружье. Конструкцией попроще, чем у императора, чтобы не требовался особый мастер для перезарядки.

В кабинет с книгами гостья заглянула, протянула уважительно: "У-у-у…" — и назад. По этой части тоже кое-что было приготовлено; однако книги лучше не дарить, если чувствуешь — не оценят. Зато на складе мануфактуры… Старший приказчик: чистый, ловкий, болтающий немного по-французски — разворачивал кружева, шелка, лионскую парчу — а взор девушки ласкал это великолепие так страстно, что ее фаворит приревновал бы, если б видел. Но цесаревна умела владеть собой, соблюдала приличия и выбрала совсем немного.

Ни слова не было сказано о племяннике, кроме вивата за его здоровье. Я тоже умею блюсти приличия. Членов Императорской Фамилии нельзя подкупать откровенно. Только завуалированно, не спеша. Будут и дальше корабли привозить красивые вещи, а значит, будут еще подобные визиты — и как-нибудь при случае окажется уместно выразить озабоченность судьбами страны и государя.

Поводов для озабоченности имелось в избытке. Пока министры делили власть, а юный император познавал таинства плоти, государство приходило в упадок. Не в смысле благополучия народного: народ был как раз вполне доволен. От неурожаев Бог миловал, подати собирались спустя рукава, гонений на старину или новизну не намечалось. Крестьянство не то чтоб жирок поднакопило — этого не бывает — но хоть ребра наружу перестали торчать. В России мужик отъедается при слабой власти и тощает при сильной. Государевы люди — наоборот. Всякая регулярность в уплате жалованья исчезла. Статские кормились старым обычаем, "от дел"; военным приходилось труднее. Коллегия изворачивалась, как могла: до трети офицеров гуляли в отпуске без жалованья, некомплект нижних чинов не восполнялся из экономии. Все равно, и оставшимся не хватало. С негласного дозволения начальства, солдаты заводили пашню или нанимались в работы: не только в гарнизонных полках, где сие и раньше считалось в порядке вещей, а в линейных тоже. Дисциплина сильно ухудшилась.