Новоросс. Секретные гаубицы Петра Великого - читать онлайн книгу. Автор: Константин Радов cтр.№ 69

Пока семейство Меншиковых радовалось, цесаревна Елизавета лила слезы. Ее нареченный жених Карл-Август фон Шлезвиг-Гольштейн-Готторп, двадцатилетний светловолосый юноша, умер в Петербурге от оспы ровно через две недели после предполагавшейся тещи. Эти две смерти вышибли опору из-под ног голштинской партии. Всевластный теперь Светлейший относился к Англии и ее союзникам гораздо более примирительно.

В те же самые дни в далеком Париже посланцы Карла Шестого согласовали прелиминарные статьи, унявшие вражду между Священной Римской империей и Ганноверским союзом. Центральный пункт — приостановка хартии Остендской компании. Малодушие императора позволило сохранить мир ценой предательства интересов подданных. И моих интересов, вместе с ними. Компания продолжала снаряжать корабли в далекие моря, но теперь желающий оные ограбить мог не опасаться возмездия.

Видя себя оставшимися, как в прошлую войну, в одиночестве против половины Европы, испанцы пошли на попятный и сняли осаду проклятой скалы. Продолжать ее не имело смысла еще и потому, что испанские власти не смогли на собственной территории обеспечить коммуникации осадного корпуса, в то время как англичане доставляли все необходимое за две тысячи верст без малейшей помехи.

Накануне окончания осады, будто исполнив земной долг, в Оснабрюке от сердечного приступа умер курфюрст ганноверский и король английский Георг.

Из механизма враждебных альянсов исчезли главные пружины. Мое призвание в столицу утратило смысл. Словно узнав об этом, сама природа начала ставить препятствия. Поздняя и сырая весна сделала дорогу между Москвой и Петербургом почти непроходимой для колесных экипажей. Предоставив слугам сражаться с грязью, я пересел из кареты в седло и плелся неспешно по обочине, свивая бесконечную нить размышлений. Земля, напитанная плодоносными соками, лениво прела под нежарким северным солнцем. Редкие деревни испуганно глядели на путешественника подслеповатыми оконцами курных изб. Непроворотная толща народной жизни лишь колыхнулась от усилий царя-реформатора, подобно болоту, в которое бросили камень, — и тут же затянула свежей ряской безобразную рану.

Третий день просиживал я штаны в приемной. Унылое здание неподалеку от Адмиралтейства, отобранное у кого-то из опальных вельмож, кипело жизнью. Шуршали перьями копиисты, склонялись над бумагами аудиторы, получали предписания гевальдигеры и румормейстеры, сновали туда-сюда курьеры. Секретарь Светлейшего генерал-майор Волков привычно успокаивал: "Генералиссимус непременно будет. Ждите". Я уж пытался застать некоронованного властелина империи на дому, прогулявшись через понтонный мост на остров, им переименованный из Васильевского в Преображенский; но важный дворецкий заявил, что Его Светлости нет, да и принимать во дворце Его Светлость не изволит. Что ж, подождем. Если Меншиков пытается держать под своим непосредственным надзором все дела в империи, как когда-то Петр — то это дело гиблое. Одна Военная коллегия насчитывает ныне три с половиной сотни служителей: посему состоящие при ней канцелярии, экспедиции и конторы рассеяны по разным концам Петербурга. За рекой швейцарец Трезини пятый год строит общее здание для коллегий — но уже теперь видно, что имеющийся приказный люд в него не влезет, хоть сапогом утаптывай.

Чу! Конский топот на улице. Позолоченная карета шестериком, с короной на крыше. Приехал наконец! Все вытянулись по струнке и замерли. Лакеи в полную ширь распахнули двустворчатые двери. В блеске золота и бряцании шпор великолепной свиты князь прошагал в кабинет. Волков, исчезая в сем святилище, успокоительно покивал: дескать, не беспокойтесь, примет.

Тянулись минуты. Незнакомый гвардейский офицер выбежал от Светлейшего и вскоре вернулся обратно; донесся невнятный разговор… Вдруг вся золоченая орда вывалилась из дверей и покатилась обратно к выходу. Скользнул по мне исполненный величия равнодушный взор княжеских глаз. Видел. Узнал. Не снизошел.

Вежливый секретарь выразил сожаление о крайней занятости генералиссимуса государственными делами и посоветовал доложиться вице-президенту. Низко же меня уронили! По традиции полковники, бригадиры и генералы являются к президенту коллегии; ко второму лицу идут всяческие подполковники и секунд-майоры. Вот незадача: готовился противустать злобе Светлейшего — а он противника с трех шагов не видит, за мелкостью величины. Что ж, причины понятны. Без войны я здесь никому не нужен, без войск — не опасен.

С генерал-аншефом Минихом мы были едва знакомы, но заочно друг к другу расположены. Когда генерал Читтанов сидел в крепости, Миних торговался с русским послом о переходе на царскую службу и выторговал в контракте оговорку о приказаниях, несовместных с воинской честью. Возможно, сие послужило одной из маленьких гирек на весах судьбы, поднявших опального из бездны. Потом он как-то раз спросил дозволения осмотреть плотину в Тайболе и похвалил остроумный замысел. В свою очередь, мне внушали уважение его таланты строителя каналов. Мы оба повоевали в юности за испанское наследство (хотя и на разных сторонах). Он провел несколько лет в плену во Франции и прекрасно владел французским языком, для меня бывшим в числе родных. Конечно, я не забывал, что чин подполковника — последний, полученный Минихом на поле брани. Полковником ольденбуржец стал "за полонное терпение"; дальнейшие ступени прошел, не обнажая меча. Смерть Петра застала нас в равных чинах — однако по возвращении моем с войны столичный сиделец оказался выше.

Но вице-президент был хотя бы дельным инженером и трудолюбивым администратором. А сколько чинов, орденов и титулов раздали в дни коронаций, тезоименитств и даже новогодних праздников! Ян Казимир Сапега стал русским фельдмаршалом (за постельные подвиги своего сына). Конечно, ублажать стареющую Екатерину… Да, это требует особого рода геройства! Но лучше бы для такой службы ввести отдельные чины. Скажем, обер-…рь или генерал-фельд. ймейстер. И ордена соответствующие. Кстати, у Петра во Всешутейшем соборе нечто подобное имелось — истинно прозрение великого человека, незаслуженно забытое!

Мы побеседовали с немцем вполне дружески. Вспомянули старые и новые войны; повздыхали, что не хватает вакансий на всех произведенных генералов; Миних обещал сразу меня известить, как только откроется подходящее место.

Тепло попрощавшись, отправился наносить визиты. Я не обольщался притворным дружелюбием и понимал, что в окрестностях Петербурга мне под команду не дадут даже роты. Все назначения происходят через Меншикова, который тоже хочет спокойно спать. А человек без должности в Российской империи — никто.

Однако на армии свет клином не сошелся. Статскую службу он не опекает так плотно. Есть еще флот… Претендовать не стану: только одному человеку позволено числиться генералиссимусом и адмиралом одновременно, получая два жалованья, — но с Апраксиным помириться нужно. Нужно попытаться, по крайней мере. Он один из немногих, не согнувшихся перед Светлейшим. Еще год назад собрал родственников и со слезами на глазах заявил, что все начала Петра Великого исчезли бесследно. Кто там еще в Верховном Тайном Совете? Головкин? Не пойду! Герцог? Благодарю покорно! Толстой на Соловках; остаются Остерман и Дмитрий Михайлович Голицын. Будем пробовать!