Темный век. Трактирщик - читать онлайн книгу. Автор: Александр Воронков cтр.№ 24

— А, вот ты какой… Ну-ка, иди сюда! Он тебя постоянно зовёт, всё "фрателло" да "фрателло". Видно, хочет перед кончиной что-то важное поведать.

"Здравствуйте вам! Что-то день сегодня насыщенный: то за фальшивомонетчика приняли, то монаха китайским ножиком соблазнял на подделку документов, то допрос, то готовка, а теперь вот с без пяти минут покойником беседовать! Достало, однако!"

Но ничего не поделаешь: подхожу к тюфяку итальянца, сажусь. Чёрные глаза под узкими, словно выщипанными бровями, внимательно следят за моими движениями.

— Приходил… фрателло…

— Пришёл, как видишь. — Дурацкий ответ, сам знаю. Зато правда.

— Кончаюсь… Будешь Пьемонт, увидел наши фрателли, передай… передай скажи Дольчино, такой слово: "Куйте железо". Не передай "Возжигайте огонь!". Нельзя. Что надо было привезти — мы с фрателли не смогли. Не достали… все умер… и я тоже буду сейчас умер… Ты понимал?

— Да, понял я.

— Репетер!

"Ага, вроде "репетиции". Наверное, "повтори"".

— Передать Дольчино "Куйте железо". Нельзя говорить "Возжигайте огонь", потому что вы не смогли достать необходимое, все погибли.

— Так…

Теперь хорошо, можно умер…

Фрателло, бери мой палка… Деньги поделите — аурум возьми… ты знаешь… как распорядиться… Остальное — на мессы в монастырь… похороны… Сапоги — убогим…

Слова умирающего всё тише, воздух изо рта вылетает с пришепетыванием.

— Господь со мною… Вива Ита… Оливки хочется…

Рядом сидящий монах рукой провёл по лицу пьемонтца, смыкая ему веки, встал у изголовья и, сложив молитвенно руки, затянул печально-мелодичный речитатив…

Вот и всё. Был человек — и не стало. Куда-то шел, к чему-то стремился, боролся — до конца, не хотел уходить, не передав секрета… И кончился. Как будто оборвалась плёнка в старом кинопроекторе во время сеанса фильма про героев-подпольщиков…

К молитве монаха присоединились двое мирских, третий выскользнул за дверь и тут же по ступеням лестницы застучали деревянные подошвы его обуви.

Я всё так же продолжал сидеть рядом с телом. Чтобы чем-то занять руки, принялся поправлять ложе покойника, сложил его руки на груди. Эх, свечки нету, ну да, надо думать, у братьев-монахов такого добра должен запас иметься.

Подтыкаю и выравниваю края сенника. Оп-па!.. Ну-ка, что это? Вытаскиваю из-под края постели покойного весьма солидный посох, окованный понизу железом и изукрашенный примитивизированной резьбой на евангельские темы. По крайней мере, чётко удаётся опознать сюжеты Тайной вечери и несение Креста.

Надо полагать — это и есть завещанная пьемонтцем "палка". Денег, правда, не обнаруживается, ну да шут с ними!

За время своих копарьских похождений я сумел ко многому привыкнуть. Случалось — обедали рядом с мешками, в которых были сложены костные останки бойцов. Доводилось и выкапывать кости на том самом месте, где в прошлый раз ночевали, прямо там, где был пол палатки. И из ржавых касок волосы с остатками скальпа выскребали. Было и такое, когда из ила на дне пруда вытянули немца — не кости, а недоразложившуюся органику, которая при контакте с воздухом стала расползаться, растекаться грязной вонючей лужею… Так что свежий покойник не доставлял мне никаких неудобств. Чего покойников опасаться-то? Мёртвые, как известно, не кусаются. Живых бояться нужно!

Постепенно странноприимное помещение наполнилось людьми. Пришедшие бенедиктинцы присоединились к своему собрату с чтением заупокойных молитв. Послушники же приволокли столешницу из горбыля и перетащили на неё тело, после чего подняли эти "эрзац-носилки" и направились к выходу. За ними последовали и монахи, за исключением того самого, худого, который был рядом со мной при последних минутах умирающего. Кстати, на богослужении я его не видал: похоже, он всё время сидел возле итальянца. Скорее всего, это и есть тот самый брат Иероним, чьё имя упоминал днём приведший меня сюда послушник.

— Меня зовут Иероним, я смиренный слуга Всевышнего. А ты, как легко можно догадаться, тот самый странствующий мастер из Железного города?

Ну, так и есть — Иероним! Местный Айболит и по совокупности специалист по ритуальным услугам…

— Из Штальбурга, святой отец. Меня зовут Макс. Макс Белов.

— О тебе и стране твоей рассказывают много странного. Но влияния Врага рода людского в тебе не замечено, хоть ты и небрежен в молитве. Но этот грех отмаливается.

Отец Григорий распорядился, чтобы ты прибыл к нему как только Господь прервёт мучения твоего знакомца и его отнесут в притвор. Кстати, откуда он тебя знал? Ведь, как я понимаю, ты только сегодня пришёл в этот город?

"Что сказать? Про "Рот-Фронт" — не поверит, да и не стоит вообще упоминать о будущем… А, ладно, чем проще брехня — тем сложнее запутаться!"

— Святой отец, я его не знал. Покойный — давний знакомец моего дяди, не раз плававшего с товарами в итальянские земли.

— Вот как… Допустим. Кстати, ты не расскажешь о своём дяде? Какие товары он возил в Италию?

"Вот же "гестапа"! Всё ему надо знать! Нет, точно — в этом монастыре не иначе как подпольный партизанский штаб в одном флаконе с контрразведкой. Всё, решено: как только разберусь, что и как — буду отсюда сваливать, причём в темпе. Иначе сгорю, как свеча!"

— Масло возил, сахар возил… Уже не возит: потонул два года назад во время шторма.

— Соболезную твоему горю. Однако уже пора — пойдём к отцу аббату! Я провожу, ведь ты, вероятно, ещё не привык к расположению келий нашей обители…

"Ага. Проводит, а попросту сказать — отконвоирует, чтобы латата Макс не задал из этого гостеприимного места. Ну что ж, пойдём".

Спустя несколько минут я во второй раз за день оказался в келье-кабинете местного аббата, а кроме того — потомка весьма знатного рода Пястов. Кстати говоря, что-то знакомое крутится в голове насчёт них. Какое-то знакомое слово… Но какое? Помню только что-то насчёт "орлицы Пястов" в Великую Отечественную, но с чем это связано — хоть расстреляйте, не помню! Что-то насчёт поляков… но здесь-то никакой Польши нет: давным-давно растоптана копытами монгольских туменов…

— Итак, сын мой, судя по трапезе, приготовленной тобою нынче, ты действительно проходил обучение у почтенных мастеров кухни. Особо братию поразила каша — не твёрдая и плотная, яко каравай, но рассыпающаяся в тарели. Выражаю тебе удовольствие.

— Рад служить, Ваше преосвященство!

— Тем не менее, ввиду того, что правила ордена не позволяют роскошествовать в пище и предаваться греху чревоугодия, братия не имеет возможности полностью ценить твои умения в приготовлении кушаний для мирской знати. Соответственно, никто, кроме тебя самого, не сможет подтвердить, что ты действительно являешься цеховым мастером, тем паче, что цеха кулинаров в Жатеце никогда не было.

— Так что же мне делать, Ваше преосвященство?